Виктория Токарева - Дома стоят дольше, чем люди (сборник)

Я спросила у Ольги:

– Какие у тебя планы?

– Я хочу встретить любовь, – тихо ответила Ольга. – Большую и нежную.

Я понимающе кивнула. Большая любовь – это то, чем Ольга владела в совершенстве. Но… «если любовь не нужна тому, на кого она направлена, то она вообще никому не нужна».

В самом начале нашего поселка живет печаль. А в конце, в последнем доме, живет счастье. Я не знаю этих людей. Никогда у них не была, только встречала на прогулке. Хозяин – бывший крупный чиновник, ныне на пенсии. У него огромный дом, похожий на кинотеатр. Рядом, как правило, шествует милая жена, ровесница. У ноги – собака редкой породы, тоже очень милая. Умная, видно по морде. Я имею в виду собаку, а не жену.

По выходным на дачу приезжает младшее поколение: дети, внуки. Внуки, в основном мальчики, энергично рассекают дорогу на заковыристых самокатах. Я оглядываюсь, боюсь, что собьют и меня будет не собрать.

Есть пословица: «В каждой избушке свои погремушки». Но в этом семействе никаких погремушек нет. Только совет да любовь.

Юрий Нагибин сказал: «Кому интересны счастливые люди? Никому, только самим себе».

А зачем быть интересным еще кому-то? Самодостаточность внутри клана – разве этого мало?

Так живет Швейцария. И ничего. Живет.

Дом в конце Центральной аллеи принадлежал Семену Кирсанову. Это был поэт, ученик Владимира Маяковского, один из последних футуристов. Умер в семьдесят втором году в возрасте шестидесяти шести лет. Это мало. Человек еще не готов к смерти и не хочет умирать.

Я его помню – седой, красивый. Но гораздо лучше я помню его жену Людмилу. Мы ее звали «Люська Кирсанова». Люська – белокурая красавица, вполовину моложе мужа. К стихам Люська была равнодушна. Зачем шла за старика?

Довольно скоро после свадьбы Люська влюбилась в молодого американца. Это был певец Дин Рид, который гастролировал в Москве. Дин Рид – абсолютный красавец и темная личность. Скорее всего, шпион. Его убили при невыясненных обстоятельствах. Выглядел он хорошо, а пел плохо. Но дело не в нем.

Кирсанов заболел. У него что-то произошло с челюстью. Он говорил: «У меня отняли поцелуй». Поэту было трудно жевать. Люське тягостно сидеть с ним за одним столом.

В конце концов Кирсанов умер. Люська осталась одна. Дом был ей не нужен. Она продала его Эдику Володарскому – писателю и драматургу.

Люська была непрактичная, продавала не дорого. Но для Эдика это были большие деньги, и он купил дом в рассрочку.

Надо сказать, что это был прекрасный, красивый, стильный дом. Я помню стеклянные входные двери. Как правило, входные двери делают железными и двойными, защищаются от воров. А здесь – дверь стеклянная, яркая от внутреннего света, прозрачная, все на виду. Как театральная декорация к сказке.

Я думаю, воры просто не смели вторгаться в это доверие и красоту.

Мне кажется, там не было и прихожей. Входишь с улицы прямо в сверкающее пространство. Как на Кубе.

Эдику Володарскому достался лучший дом. Он выкупил его довольно быстро.

Дальше началась эра Фариды.

Фарида – жена Эдика – киновед, умница, лидер. Она влюбилась в дом и сделала так, что он стал еще краше. Достроила, обставила. Такую мебель просто так не купишь. Надо знать ходы.

Дом – лицо хозяина. Эдик мог гордиться таким лицом, тем более что свое собственное он довольно быстро попортил.

Я помню Эдика молодым, двадцатичетырехлетним, с длинными волосами, доверчивым взором. Потом, без перехода, он стал темно-русым, коротко стриженным, со сломанным носом. Такое впечатление, что его избили в электричке. А может, так и было. Он пил запоями и так же работал – запоями. Быстро стал знаменит. И всегда красив. Сломанный нос прибавлял его облику мужественности.

Однажды я спускалась по широкой мраморной лестнице. А Эдик поднимался по этой же лестнице. Я не помню, где это было.

Мы поравнялись. Остановились. И вдруг обнялись. И так стояли несколько секунд.

Что это было? Ничего. Наверное, просто молодость и внутренняя симпатия.

Следом за Эдиком шел главный редактор журнала, не помню какого. Фамилию помню: Чикин.

Он стоял и смотрел на наше объятие. Эдик отпрянул. Чикин шагнул на его место. Ему тоже захотелось счастья, хотя бы такого короткого, как объятие.

– Нет, – коротко сказала я. Этак каждый захочет подходить и обниматься.

Разочарованный Чикин пошел дальше вверх по лестнице.

Через три дня он умер. Причины не знаю. Просто запомнила, что человек за три дня до своего исхода хочет тепла и на что-то надеется.