Гера Фотич: Умереть в раю [СИ]

Впервые за последние несколько часов Василий пожалел, что он не дома, где можно остановить машину на краю дороги, встать рядом и сделать свои дела. Расслабиться, глядя в открытое поле. Покоситься на старух с детьми, которые ближе к поселку продают зелень и овощи с огородов. А чуть дальше грибники и ягодники предлагают за бесценок свой товар, собранный в лесу. И каждый пытается существовать, приторговывая пирогами, валенками, корзинами, свистульками… Выставляет свой товар ближе к шоссе, словно на загрубелую скатерть многокилометрового стола, простирающегося на всю страну. Не для удовольствия, а чтобы как-то выжить в этом государстве, богатом ресурсами и чиновниками-миллионерами.

«Да… — грустно подумал Василий. — Великая Россия — страна обоссаных обочин, которые становятся папертью».

Сейчас уже не вспомнить, каким образом его медицинская карта попалась жене на глаза. Видимо, по рассеянности оставил её на столе или тумбочке. А может, жена сама залезла в шкаф, где он хранил награды и личные документы. Как смогла разобрать почерк докторов?

Придя со двора, где подбивал стены минеральной ватой и закрывал доской, утепляя дом, он обнаружил жену на полу. Будто она просто легла на плетеный из кусочков материи коврик. Свернулась калачиком, поджав ноги к животу. Обнимая руками голову, словно боксер в закрытой стойке. Этот удар судьбы она пропустила…

Василий дотронулся до ее плеча и тихо позвал по имени, словно боясь разбудить. Не шелохнулась. Затащить грузное тело на диван ему было не под силу, да и как бы хуже не сделать. Взяв с кровати подушку, подложил жене под голову. Вызвал по телефону скорую помощь. Мельком удивился своему спокойствию. Словно диагноз «рак», который значился в ответе онкологического центра, уровнял его с беспомощно лежащим телом жены. И теперь они снова были вместе, как все прожитые годы.

Он снял с кровати теплый плед и укрыл её тело до шеи. Подоткнул под согнутые в локтях руки. Пригладил к голове седую прядь, выбившуюся из-под резинки, стягивающей волосы на затылке в пучок. От обилия морщин у глаз почудилось, что она специально крепко зажмурилась, не желая видеть, что твориться вокруг.

Василий подобрал свою медицинскую карту. Рядом на полу валялся молоток, с которым он зашел в дом, и желтая рулетка с высунутым, как у выдохшейся собаки, розовым язычком ленты. Вдруг подумал, что вот именно так он сейчас и выглядит. Всё в одно мгновенье перестало быть нужным! А подготовка к зиме, которая для них уже не наступит — просто смешна! Как пожелание здоровья лежащему в гробу. Быть может надо, как жена — сомкнуть плотнее глаза и не открывать их, пока хватит сил. Держать веки закрытыми, держать, держать! И так уснуть. Забыться. И открыть их вместе с ней, одновременно, в раю, о котором твердят священники. Иногда хочется, чтобы они были правы…

Врачи констатировали инсульт, мгновенную смерть. Затем были недолгие хлопоты с погребением — Сестрорецкое кладбище, низина. Место рядом с ее родителями — старое, решетки соседних могил вплотную друг к другу. Не дают открываться узеньким калиткам. Так что, пока двое молодых ребят, скользя по глине, копали яму, Василий глядел на них снаружи через старые ржавые прутья. Сквозь прутья кидал землю на невидимый в глубине вырытой могилы гроб. Потом просовывал цветы, словно это была запретная для него зона.

Вот такое, значит, будет теперь общение с близкими людьми: с женой через решетку, с дочкой — через монитор. Жизнь, жизнь… Он все чаще стал задумываться. Правильно ли сделал, поступив в молодости на службу государству? Да, обезопасил себя в правовом поле, став на голову выше абсолютно безграмотного юридически населения России. Помогал людям разбираться в запятых понаставленных ушлыми законотворцами. Загонял себя в мир принципиальных мелочей, каждая из которых могла стать для человека роковой, в зависимости от того, как ею распорядится. Но, гордясь умением видеть и использовать незаметные всем детали и приметы, потерял способность рассмотреть то большое, что окружало его. Перестал замечать, как течет время. Как изменилась страна и люди. Как поменялись ценности жизни, перемолов порядочность и сострадание в деньги, которые заменили собой закон. Поглотили и важность тех мелочей, знанием которых он гордился. Не надо изучать юридические казусы, статьи и поправки к ним, комментарии и указы. Теперь надо уметь брать и давать, брать и давать. Вот и всё правовое поле. Он чувствовал себя подшипником построенной вертикали, по которой сверху вниз текли указания, а снизу вверх деньги, деньги, деньги…