Джанет Фитч - Белый олеандр

— Уксус… Смочи полотенце… — Откинулась на подушки. — Белый уксус. И выжми… — Голос хриплый, как наждачная бумага. — И потуши свет.

Я щелкнула выключателем и смочила в уксусе полотенце, не смея задавать вопросы.

— Семнадцать дублей, — произнесла она, накрывая лоб и глаза. — Представляешь? И сто человек тебя ждут! Больше никогда не буду сниматься. Никогда!

Я взяла ее за руку, села на полу рядом с обмякшей фигурой в уксусных парах, не зная, что сказать. Как будто дорогой тебе человек подорвался на мине, разлетелся в клочья, и непонятно, что с ними делать.

— Поставь Леонарда Коэна, — прошептала она. — Первый альбом, «Сестры милосердия».

Я нашла пластинку с фотографией носатого Коэна и святой, встающей из пламени. Села рядом с Клэр, прижала ее руку к своей щеке. Коэн заунывно и жалобно пел про Сестер милосердия, желая слушателям тоже с ними повстречаться.

Немного погодя она перестала плакать и уснула.

Никогда прежде я не привязывалась настолько, чтобы чувствовать чужую боль. Меня тошнило при мысли о том, что они сделали с Клэр. А меня не было рядом, чтобы сказать: «Плюнь, ты не обязана здесь уродоваться!»

— Я люблю тебя, Клэр… — прошептала я.

Однажны вечером я пришла на урок живописи, а мисс Дей так и не появилась. Пожилая дама из моей группы отвезла меня домой. Я открыла дверь, на которой висел рождественский венок с маленькими цукатами из груши и фарфоровыми голубками, думая застать Клэр в гостиной за журналом или с пластинками. Однако ее там не оказалось.

Она сидела на моей кровати, скрестив ноги, и сосредоточенно читала бумаги матери. На постели были полукругом разложены письма из тюрьмы, поэтические журналы и личные документы. Бледная Клэр грызла ноготь безымянного пальца. Я растерялась, разозлилась и испугалась. Она не должна это читать, они не должны пересечься! Я не хотела, чтобы она была хоть как-то связана с матерью, тем, что я не могла контролировать. А теперь она, как Пандора, открыла ящик и выпустила наружу зло! Ингрид Магнуссен всегда покоряла их воображение. Я чувствовала, что снова отступаю в ее тень. Это же мои вещи! Даже не мои! Я ей доверяла…

— Что ты делаешь?!

Клэр подпрыгнула, блокнот полетел в воздух. Рот беззвучно открылся раз, другой… Когда она расстраивалась, то теряла дар речи. Она хотела собрать злосчастные бумаги, но разнокалиберные страницы выпадали из неловких, трясущихся рук. Отчаявшись, она бросила их, зажмурилась и закрыла лицо ладонями — как Кейтлин, которая думала, что если она нас не видит, то мы ее — тоже.

— Не сердись!

— Но почему, Клэр?! Я бы показала тебе, если бы ты попросила!

Я собирала записные книжки из прошитой рисовой бумаги, итальянские блокноты под мрамор, амстердамские школьные тетради, в гладком переплете, в кожаном, со шнурками… Журналы матери, где мое отсутствие написано на полях. Все это не про меня, даже письма. Только про нее.

— Было очень грустно, ты на занятиях… А она такая сильная!

Искала пример для подражания?! Я едва сдержала смех. Хотелось дать ей пощечину за то, что восхищается матерью, закричать: «Проснись! Ингрид Магнуссен ранила бы тебя походя, по дороге в ванную, и даже не заметила бы!»

Теперь она читала письма и знает, что я о ней не говорю. Я представила, как это обидно. Жалела, что не выбросила их, а волочила за собой повсюду, как проклятие. Ингрид Магнуссен. Как объяснить? Я не хотела, чтобы мать про тебя знала, Клэр. Ты единственное хорошее, что у меня было за всю жизнь. Я не собиралась рисковать. Как она бы тебя ненавидела! Она не хочет, чтобы я была счастлива, Клэр! Ей нравилось, когда я ненавидела Марвел. Это давало ей ощущение близости со мной. Художник не должен быть счастлив, говорила она. Если я стану счастливой, то она мне уже не нужна. И вдруг тогда я ее забуду… Все верно. Только «вдруг».

В письмах она меня ругала. «Что мне за дело до девяноста восьми баллов по орфографии? До цветочных клумб? Ты настолько скучна, что я тебя совсем не узнаю. Кто эти люди, с которыми ты живешь? О чем ты думаешь?» Я так ничего ей и не рассказала.

— Хочешь знать про мою мать? — Я взяла серый блокнот с ленточкой и протянула Клэр. — Читай!

Она отняла руки от опухших красных глаз, икнула и взяла блокнот. Из носа у нее текло. Мне не требовалось заглядывать ей через плечо, я помнила наизусть.

Распусти подлый слух.

Выпусти любимого пса старика за калитку.

Наведи человека в состоянии крайней депрессии на мысль о самоубийстве.