Джанет Фитч - Белый олеандр

Ложусь отдыхать в заветной квартире с белым ковром, утилизатором отходов, посудомоечной машиной и отдельной парковкой. Выманиваю у пожилой пары все сбережения и праздную победу за бутылкой брюта и бутербродом с севрюгой. Осторожно вынимаю из пазов стеклянную дверь в двухэтажном доме в Мар-Висте. Расплачиваюсь за шубу в «Сакс» краденой кредиткой «Американ Экспресс». Лучший русский соболь, золотистый, как коньяк.

Слаще всего сны о свободе. Явственно ощущаю в руке руль, упругую педаль газа, вижу приборную панель, которая показывает полный бак. Ветер в окно, мы не включаем кондиционер, упиваемся живым воздухом. Мчимся по скоростной полосе, следим за указателями на Сан-Франциско и Нью-Орлеан. Обгоняем на трассе фуры, их водители возмущенно сигналят пневматическими клаксонами. Пьем на заправках содовую, перекусываем в придорожных кафе сырыми бургерами, заказываем всего впрок. Слушаем по радио кантри, ловим Тихуану, Чикаго, Атланту, Джорджию и ночуем в мотелях, где администратор берет деньги, не поднимая головы.

В корпусе Барнебург Б моя соседка по камере, Лидия Гузман, видит во сне, как шествует летом по бульвару Уиттиер. Бодяжные наркотики пульсируют сальсой в ляжках, обтянутых дешевым скользким нейлоном. Латиносы млеют от медленного движения потных бедер под невозможно узкой юбкой. Ее смех отдает опаленным солнцем, агавой и червячком в бутылке с текилой.

А чаще всего нам снятся дети. Прикосновение маленьких рук, блестящие жемчужные ряды мелких зубов. Мы всегда теряем детей. На парковках, на рынке, в автобусе. Оборачиваемся и зовем: «Шаванда! Лус! Астрид!» Как же мы вас потеряли? Мы ведь так внимательны, отвернулись только на мгновение… С полными руками сумок одиноко стоим на тротуаре. Кто-то украл наших детей.

Мама.

Они могли посадить ее за решетку, но не могли остановить трансформацию реальности в ее голове. Вот чего никогда не понимала Клэр — как матери удается по своему желанию менять лицо мира. Некоторые преступления настолько неуловимы, что за них не накажешь.

Я села, и белый кот стек с меня, как молоко. Убрала письмо в конверт, бросила на кучу других. Она меня не одурачила. Это я — та беззащитная новенькая из распределителя. И мать отняла у меня последнее, что еще оставалось. Я не дам увлечь себя музыке ее слов. Без труда отличу угловатую правду от элегантной лжи.

Никто меня не крал, мама! Моя рука никогда не отпускала твою руку. Все было совсем не так. Я машина, которую ты где-то припарковала по пьяни, а потом не вспомнила, где. Ты смотрела в другую сторону семнадцать лет, а когда наконец обратила взгляд на меня, я превратилась в женщину, которую ты не узнаешь. А теперь я должна жалеть тебя и других женщин, которые потеряли детей из-за разбойных нападений, убийства и безудержной жадности? Побереги свое поэтическое красноречие для легковерных! Слова поэта не становятся правдой только потому, что он поэт. Они просто хорошо звучат. Когда-нибудь ты опишешь все это в стихотворении и напечатаешь в «Нью-Йоркере».

Да, я помечена. Каждый дюйм моей кожи в татуировках. Ходячая картинная галерея. Японский гангстер. Поднеси меня к свету, прочитай мои яркие раны! Если бы я предупредила Барри, то, может, ничего бы и не случилось. Хотя она уже тогда считала меня своей собственностью. Я смахнула слезы, вытерла руки о белого кота и потянулась за новой пригоршней битого стекла, чтобы втереть себе в кожу. Очередное письмо с невероятными событиями, драмами и фантазиями. Пробежала глазами страницу.

Где-то в ШИЗО плачет женщина. Плачет всю ночь. Я пыталась ее найти и в конце концов поняла, что это вовсе не здесь. Это ты. Перестань плакать, Астрид. Я запрещаю. Ты должна быть сильной. Я в твоей комнате, Астрид, ты меня чувствуешь? Ты живешь вместе с другой девушкой. Ее я вижу тоже — прямые волосы и тонкие дуги бровей. Она спит крепко, а ты — нет. Ты сидишь на постели с желтым покрывалом из синельной пряжи — господи, где твоя приемная мать только его откопала?! У моей мамы было точно такое же.

Вижу, как ты поджимаешь голые ноги, утыкаешься лбом в колени. Сверчки потирают лапки, как игроки в бильярд перед ходом. Прекрати плакать, слышишь? Кто ты, по-твоему? И я здесь затем, чтобы показать тебе силу женщины.

Любить кого-то — ответственность. В тюрьме она — как игра в мяч гранатами. Осужденные пожизненно советуют тебя забыть и расслабиться. «Здесь можно жить, — убеждают они. — Найди партнера, заведи еще детей». Иногда все так ужасно, что я им почти верю. Иногда я желаю тебе смерти, чтобы больше не волноваться.