Джанет Фитч - Белый олеандр

— Только не это!

Рина прищурилась, раздраженно сдула с лица матовую черную прядь.

— Его можно дорого продать. Или ты собралась на чай к царевичу Алексею? Его пристрелили в восемнадцатом. — Она встряхнула платье и снова повесила его на вешалку. — Точно тебе говорю.

Я стояла с полной охапкой шелковистых футболок из египетского хлопка. Горло сдавило тисками. Меня выжимали, как лимон. Ведьма! Как она может?!

Хотя зачем я, в сущности, их берегу? Когда еще мне понадобится платье за двести долларов? Платье для жареного гуся с каштанами, музыки Пуччини в концертном зале, фарфоровых чашек с золотой каемкой. Я взглянула на Рину в блестящей красной блузке, расстегнутой до третьей пуговицы, на ее высокие каблуки и джинсы. Потом на Ники, которая расставляла бытовую технику: волосы цвета маджента и черный полиэстер. Ивон, круглая, как арбуз, в фиолетовом платье-размахайке со спиральным рисунком на манер шестидесятых, грустно доставала детскую мебель и усаживала потертого медвежонка на высокий стульчик.

Почему нам не дано ничего удержать? Ты всегда была против сентиментов, мама, хранила только слова, одну фотографию бабушки и снимок твоей подопечной коровы со школьных лет. Только Клэр умела жить воспоминаниями — зато не могла разобраться в настоящем.

— Мне его подарили, — произнесла я в конце концов.

— И что? — Рина оторвалась от вешалок. — Повезло, кто-то подарил. А теперь ты продашь и заработаешь.

Я мрачно стояла с охапкой футболок.

— Хочешь машину? Хочешь в колледж? Думаешь, я не знаю? А как ты собираешься платить? И вот платье, красивое платье, кто-то подарил. Но деньги — это… — Она запнулась, подбирая слова, воздела к небу руки. — Деньги — это деньги! Хочешь помнить, вот и помни!

И я согласилась. Назначила красному бархатному платью высокую цену, надеясь, что не купят. За все заломила как следует. Тем не менее тряпки разошлись. Припекло солнце, и упертые скряги уступили место парочкам, лениво гуляющим рука об руку, пенсионерам и молодежи. Футболки, брюки и жакеты раскупили быстро. Но уже перевалило за полдень, а красное платье все висело. Покупатели то и дело спрашивали, нет ли ошибки с ценником.

— Это не ко мне, — отвечала Рина грудным голосом, изображая беспомощность.

— «Джессика Макклинток»! — защищалась я. — Ни разу не одетое!

Моя ошибка: надежда, что у меня есть будущее и сон никогда не закончится.

Я хорошо помнила, как примеряла его в Беверли-Хиллз. Я смотрелась в нем невинно — настоящая дочь, девочка, о которой заботятся. Девочка в этом платье не обедает пивом с сигаретой, не ложится под папиков на ковровое покрытие в недостроенных домах. Это платье не знает, как заработать, если будет нужда, не беспокоится о зубах или о том, вернется ли домой мать. Клэр заставила меня повернуться, как балерина на музыкальной шкатулке, и закрыла рот руками. Из ее глаз, точно слезы, сочилась гордость. Она думала, что я именно такая девочка. Я и сама на какое-то время поверила.

Весь день я помогала натягивать атласную подкладку на потные плечи и застегивала молнию. После пятого раза стало уже не так жаль. В три подошла группка девушек, и одна все прикладывала к себе платье:

— Можно примерить?

Я сняла целлофановый чехол, помогла просунуть голову, застегнула на спине, пока она придерживала темные пушистые волосы. Село великолепно, гораздо лучше, чем на мне. Я никогда раньше эту девушку не видела. Она училась не в Маршалл-Хай. Наверное, в католическом колледже или французской школе. Чья-то дочь, девочка, о которой заботятся. Я отложила платье, пока она бегала в магазин звонить матери. Через пятнадцать минут появилась привлекательная дама на «Мерседесе» цвета сливочного масла, в черных свободных льняных брюках и замшевых мокасинах с металлическими пряжками. Я снова помогла надеть платье, и женщина протянула мне сотню одной хрустящей бумажкой. Идеальный наряд для свадьбы кузена в Нью-Йорке! Лицо матери говорило, что она прекрасно понимает, сколько на самом деле стоит платье.

В пять мы свернулись и уложили вещи в минивэн и пикап Ники. Вся моя одежда разошлась. Я сидела на крыле «Форда» и считала деньги. Больше четырехсот долларов.

— Видишь, неплохо! — Рина держала на бедре стопку тарелок. — Сколько насшибала?

Я пробормотала цифру, стыдясь и гордясь одновременно. Первый заработок.

— Хорошо. Гони сотню!

— За что?

Она щелкнула пальцами.

— Нет! — Я спрятала руки за спину.

В черных глазах вспыхнул гнев.