– Сразу видно, что эта показушница Дайана в жизни просто стерва, – сказала Дотти между песнями. – И грубиянка.
Без долгих размышлений я сдернула иглу с пластинки, ссутулилась и стала Эдом Салливаном.
– Дайана Росс уволена из нашего реально крупного шоу, – объявила я. – Ее заменит новая американская сенсация среди эстрадных исполнителей, Долорес Прайс!
Я дрыгнула ногой, и ведро с грохотом полетело по полу, а швабра упала на пол. Затем я уронила рычаг звукоснимателя на вступление к «Уважению» Ареты Франклин и показала настоящее шоу. Я бросилась в танец всем телом, швырнув в него свой гнев, и ярость, и всю мощь ста двадцати пяти килограммов.
Сперва Дотти, опешив от моего напора, подалась назад, но вскоре восторженно завопила и начала подпевать:
– У-ва-же-ни-е! Узнай, что это значит для меня!
Мы ставили эту песню снова и снова, тыкая кулаками в воздух и крича об уважении, пока не охрипли и не почувствовали, что каким-то образом отомстили за себя.
И теперь глаза Киппи перебегали с моих незастегнутых брюк на нож, который я воткнула в оставшуюся половину торта. Папаша Киппи был в чересчур коротких клешах и оранжевых носках. У Киппи оказались лоснящиеся бурундучьи щеки. Какое у них право меня осуждать?!
Папаша поставил чемоданы и, преодолев неловкость и разделявшие нас два шага, протянул мне руку.
– Я Джо Стредники… Кхе-кхе… Я электрик.
Рукопожатие было твердым и шершавым. Я задержала руку Джо чуть дольше, чем полагалось.
– Я выбрала эту сторону, если ты не против, – сказала я. – Но могу и поменяться, мне все равно, – отчего-то я обращалась к матери Киппи.
– Погоди, погоди, – затрясла головой Киппи. – Здесь явно ошибка. Где-то произошла путаница, потому что…
– Тебе уже пришло письмо, – перебила я. – От Данте, твоего бойфренда. Я его за тебя получила.
Киппи рассеянно взяла конверт, не заметив красных отпечатков. «А давай откроем!» – подначивала Дотти во время вечеринки, помахивая письмом у меня перед носом. Красная краска от упаковки с фисташками не стиралась. В мусорной корзине скопился слой скорлупы толщиной дюймов в пять, которую я все хотела выбросить. Весь день я боролась с первым в жизни похмельем и выпускала газы настолько вонючие, что и не подозревала, как такое возможно.
Киппи присела на край кровати, которую я ей оставила. Улыбка ее матери то появлялась, то исчезала, как при коротком замыкании. Возможно, мистеру Стредники нужно в ней что-то починить.
Я накрыла торт крышкой, утопив нож поглубже, и встала.
– Ну я, наверное, выйду, пока вы распаковываетесь. Скоро вернусь. Приятно было познакомиться.
– У вас день рожденья? – туманно спросила миссис Стредники. Если приглядеться, она тоже походила на бурундука.
– Не совсем, – ответила я. – Но примерно.
Мистер и миссис Стредники заулыбались и одобрительно закивали, будто я сказала что-то умное и правильное.
Подойдя к стене, отделявшей туалет от нашей с Киппи комнаты, я слушала, как спорит семья Стредники – бетон вибрировал от голосов.
– Таким трудом заработанные деньги… – говорил ее отец.
– Только не с этой бегемотихой! – вскинулась Киппи.
Я порадовалась, что забрала торт с собой. Отделив синюю сахарную розочку, я отправила ее в рот и с хрустом раздавила, прижав языком к небу. От нестерпимой сладости во рту пекло.
В пять часов президент общежития Рошель, которую ненавидела Дотти, повела нас, восемь первокурсниц, на первый этаж в рекреацию, где раздала пластиковые стаканчики и налила в каждый на два пальца яблочного вина «Бунс фарм». Мы ждали, пока она прикурит сигариллу, выпьет вино и равнодушно пролистает свои бумажки. По описанию Дотти я представляла Рошель гораздо красивее – худая, рыжая, с безразлично полуопущенными веками. Если скрестить Роберта Мичума с ирландским сеттером, получилась бы эта сучка.
Рошель сказала, что ее задача – подкинуть нам лайфхаков, о которых не пишут в буклете колледжа Мертон. Например, кто из преподавателей козел, и от парней из каких общежитий следует держаться подальше, как перехитрить инспектора пожарной охраны, когда он придет проверять комнаты на наличие горячей посуды.
Со мной никто не сел. Я крутила стаканчик с вином, понимая, что и здесь я буду такой же бессильной и невидимой, как в Истерли.
– Ну, теперь вы расскажите о себе, – предложила Рошель.
Они начали с противоположного конца рекреации: Бэмби, Киппи, Тамми. Все они обладали милым жизнерадостным характером, подходившим к их диснеевским именам, и наперебой выражали восторг, что попали в заштатный Мертон.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу