Уолли Лэмб - Она доведена до отчаяния

– Хотите сигарету? – предложила я.

Поднеся огонек к сигарете Дотти, я заметила серебряные нити в ее черных, стриженных под каре волосах.

– А сколько вам лет? – спросила я.

– Мне-то? Двадцать девять. Слушай, у меня дома три аквариума! Один в кухне, один в гостиной и еще один в моей комнате. Я держу пираний. Бросаешь им консервированную креветку, и они на нее набрасываются и рвут. А у меня в комнате рыбы-ангелы. Я их особенно люблю, красоточек. Может, ты как-нибудь зайдешь посмотреть на них? На моих рыбок? Заходи на ужин!

Она потянулась к оставшемуся прямоугольнику торта с кремом.

– Давай пополам, – предложила она, отломив мне пригоршню. – Открывай рот!

Двадцать девять лет. Для подруги – много, для матери – мало.

– А теперь расскажи о себе! – сказала Дотти.

– О себе? – Я засмеялась и пересказала ей сюжет «Долины кукол», вдоволь натрепавшись о трех главных персонажах и как неверный выбор сломал им жизнь.

Дотти улыбалась, не слушая.

– Что-нибудь не так? – спросила я.

Она подалась ко мне, пальцем сняла крошку глазури с моего подбородка и облизала палец. Затем, глядя за мое плечо, сказала:

– Нога с крылышками. – Она покачала головой, рассматривая мамину картину: – Это… возбуждает!

Стредники три раза пытались открыть замок, прежде чем дверь распахнулась. Услышав металлический щелчок, я порадовалась, что Киппи не увидит меня еще секунду. Она вошла первой. Я смотрела, как она шарит рукой по стене в поисках выключателя.

– Как здесь воняет… – сказала она. И затем увидела меня.

Ее родители тоже ошеломленно на меня уставились. Повисла тишина.

Я уже подготовилась к встрече – все утро собиралась с духом, пока в комнатах и коридоре по ту сторону запертой двери раздавались незнакомые голоса. Я пропустила завтрак и ленч, надеясь, что, может, малость похудею – до разумных пределов, но к трем часам решила, что с меня хватит, и достала именинный торт, который вчера принесла Дотти. «С днем рожденья, ______», – было выведено на нем кремом. Торт никто не купил, кроме нас с Дотти.

– Привет, – сказала я. – Сколько я должна тебе за покрывала?

Киппи была в матросской шапочке. Отвернутые края исписаны автографами.

– Секундочку, – начала она. – Внизу мне сказали, что двести четырнадцатая комната – моя и моей соседки.

– Это я и есть.

Меня даже немного повеселила паника, отразившаяся на ее лице. Родители, бойфренд, энергичная маленькая жизнь – Киппи далеко обогнала таких, как я.

– Не забудьте прибавить налоги на занавески и покрывала, – напомнила я всем троим. – Не хочу, чтобы вы себя обделили.

Это была вина Дотти. Всю неделю по утрам мы работали – драили душевые, натирали полы воском, разносили белье по комнатам. В середине недели Дотти принесла из дома магнитофон, и мы делали уборку под пластинки соула. Мы обе предпочитали дуэты – Сэм и Дейв, Марвин и Тамми, Айк и Тина, а нашей любимой песней стал «Пересмешник». Убирая, мы кричали друг другу слова песни через пустой коридор, так что голоса многократно отражались от бетонных стен.

– Пе-ре…

– Да!

– Смеш…

– Да!

– Ник!

– Да!

– Да!

– Да!

Днем, уставшие и потные, мы мылись в душевых на разных этажах и встречались в рекреации, где ели, смотрели телевизор и играли в любимую карточную игру Дотти – китайскую рамми. Я почти сразу научилась, и спустя две партии мы уже сражались на равных.

Всю неделю Дотти приносила мне лакомства: вчерашние пирожные и жареных цыплят, пломбир с горячим сиропом, таявший, пока она его везла. Дотти отмахивалась от денег, которые я пыталась ей отдать.

– Ничего ты мне не должна, – решительно говорила она. – Я угощаю.

В сумерках она уходила, торопясь домой кормить рыбок, а я лежала без сна в незнакомом темном общежитии, пела обе партии соул-дуэтов или напоминала себе, кто я есть на самом деле: жирная Долорес, матереубийца, не заслуживающая ничего хорошего.

Вечеринка накануне заезда студенток была идеей Дотти. По ее словам, она хотела отметить, что с моей помощью управилась на целый день раньше графика. Она хотела отпраздновать нашу дружбу. Кроме торта, Дотти принесла бутылку водки и четыре фунта фисташек в картонной коробке, завернутой в подарочную бумагу. Сбоку на коробке была надпись «Двусторонние D-фланцы». В полдень мы уже грызли фисташки и надирались водкой с «Тангом», скисая от смеха в попытках угадать, что такое «D-фланцы».

Мы пели и танцевали под пластинки Дотти и часам к четырем набрались так, что начали изображать вертлявых, выпендрежных «Темптейшнс», страдающих от безнадежной любви к «Ширеллс». Дотти упала на колени, как Маленький Энтони, снова встала и прошлась, как Джеймс Браун. Поставив пластинку «Сьюпримс», она настояла, что мы будем Фло и Мэри, которые покрасивее. Вместо сухопарой Дайаны Росс Дотти воткнула швабру в ведро для мытья пола. Мы танцевали вокруг швабры, прищелкивая пальцами, и пели, что слышим симфонию.