Уолли Лэмб - Она доведена до отчаяния

– Пирожные с кремом? А который час?

– Без четверти одиннадцать. На Хейзел-стрит есть пекарня, где вчерашнюю выпечку продают на треть дешевле. Я тебе принесу несколько штук на завтрак. В восемь. И не вздумай курить на матрасе! Не хочу потом скандала с дирекцией. Договорились?

– Договорились.

– Тебе еще повезло, что у меня нет планов на сегодня, а то бы я тебе не смогла позвонить. Я оказала тебе большую услугу. По справедливости, нужно было отправить тебя домой…

Я повесила трубку и обхватила себя руками, чтобы унять дрожь.

Вернувшись в комнату, я нашла «Долину кукол» и начала читать. Непрочитанными оставались еще полтора дюйма страниц; я не представляла, что делать, когда они закончатся.

Посреди ночи я спустилась в подвал и села на пол. На ледяном линолеуме быстро занемела задница, но ровное гуденье автомата с содовой успокаивало. Я читала при свете его витрины, одной рукой держась за книгу, а другой – за железную скобу в стене. Когда я подняла голову, было уже утро – в окна сочился первый розовый скупой свет.

– Представляешь, все воротят нос от вчерашней выпечки, будто на треть дешевле – это как из мусорного бака вынуто. Мир полон снобов. Снобов и грубиянов. Я об этом целую книгу могу написать.

В комнате еле уловимо пахло ее потом. Дотти была мне противна. Я сладко улыбнулась и доела второй кусок торта.

– Но если люди хотят быть снобами, ну и пусть. Кто-то теряет, а кто-то находит.

Мы отличались друг от друга килограммов на десять, но я бы не застряла намертво в шортах, которые сегодня надела Дотти.

– Это очень любезно с вашей стороны, – сказала я.

– Что любезно?

– Принести мне завтрак в ваш выходной день. Ну, все-таки…

Она отмахнулась:

– Бери еще.

Я взяла очередной клинообразный кусок торта, подставив ладонь, чтобы не крошить.

– Смотри! Видишь?

– Что?

– Только и слышишь – толстые недотепы, толстые неряхи. А ты как я: толстая, но аккуратная. Я это сразу поняла. Думаешь, почему я тебя пустила ночевать? Я постоянно сталкиваюсь с тем, что худшие грязнули и неряхи – тощие. Каждый год одно и то же. Свиней с первого взгляда видно. Взять хоть Джекки Кеннеди, или как ее там по новому мужу: готова спорить, она очень неряшливая. Вот на любые деньги могу поспорить!

Она сидела довольная, что сообщила мне свое мнение. Мы мелкими глотками пили колу, которую я купила внизу. Развалившись на матрасе Киппи, Дотти нацелила на меня бутылку колы:

– Я тебе вот что скажу. Если бы ты заявилась сюда вчера со своими чемоданищами мелкая и тощая, бараний вес, поехала бы домой как миленькая. Но ты толстая, и я сразу поняла – тебе можно доверять.

Это что-то новое. Четыре года из-за моего веса меня ненавидели или игнорировали, а для Дотти это вдруг стало преимуществом!

Зацепив ногой стул, Дотти со скрипом подтащила его по полу и ухнула сверху ножищи, опутанные паутиной извилистых голубых вен и походившие на огромные головки сыра с плесенью.

– А это что еще такое? – с гримасой спросила она, глядя на мамину картину с летающей ногой, прислоненную к стене.

– Просто картина, – ответила я, краснея.

– Нога с крыльями? И как это понимать?

Я вообще не хотела, чтобы эта дура увидела мою картину.

– Точно не знаю, – пожала я плечами. – А расскажите о Хутене!

Отправить, что ли, мамину картину обратно в Истерли? Если подумать, мне не больно надо, чтобы и Киппи на нее пялилась.

– …и еще эта Рошель, которая в этом году снова будет президентом общежития. Других она одурачит, но ты-то увидишь ее насквозь. Мисс Маленькая Дырка! Разляжется на газоне – типа загорает, а мимо люди на занятия ходят и смотрят. А однажды я ее застукала, когда она сплюнула харкоту в фонтанчик! «Извините, – сказала я ей, – но отсюда вообще-то пьют!» А она мне: «Понятия не имею, о чем вы». А в фонтанчике плавает ее чертова мокрота. Сучка наглая… В прошлом году она и еще одна девица пустили по общаге петицию за мое увольнение – типа я их в душевой разглядывала! Откуда у меня время их разглядывать, когда я с утра до вечера за ними срач разгребаю? Сначала разляжется на газоне в купальнике, а потом обвиняет меня в подсматривании! – В глазах Дотти стояли слезы, она сжала кулаки. – А начальник мне так и сказал – занимайтесь, говорит, своим делом, Дотти, вы хорошая работница, только не давайте повода для сплетен.

Дотти внушала мне страх. Однако она объявила меня своей союзницей, «чистоплотной толстушкой». В ее связке из десятков ключей чувствовалась определенная власть. Дотти приютила меня, принесла еду, как всегда делала мама. Дотти была здесь, рядом. Хоть кто-то рядом.