Уолли Лэмб - Она доведена до отчаяния

Наконец раздался голос Роберты.

– Что, скучали по мне, народ? – спросила она у слушателей. – Я отлучалась в соседнюю комнату помешать голубцы!

Но веселость в ее голосе была фальшивой, и за ней угадывался страх.

Только в середине недели она призналась, что случилось: у нее закружилась голова, и она упала в обморок, пока звукоинженер внизу, в фойе, трепался со своей подружкой. Роберта свалилась на пол, а сверху ее накрыло перевернувшимся креслом.

Толстая медицинская книга в библиотеке советовала свежие фрукты и овощи, кладезь витамина В. Роберта ела их, капризничая, как ребенок. Я садилась вместе с ней в такси и ехала на радиостанцию – нажимать кнопки и переключатели, на которые Роберта указывала трясущимся пальцем, иногда ошибаясь. Она настаивала, что по-прежнему может все делать сама, что просто позволяет мне с ней ездить, поскольку нечего мне сидеть в четырех стенах и стирать ее белье, надо выбираться и развлекаться. Я уже не пыталась поднести ей огонька и отводила глаза, пока Роберта, ругаясь, извлекала из зажигалки искру, а за ней крутились бобины с записью веселой аккордеонной полечки.

– Ближайшие полчаса эфира оплачены для вас похоронным бюро «Дропос». Дропосы очень милые люди и серьезно относятся к своей работе. Сейчас прозвучит песня для Пита и Банни Бизиевски, которые прожили душа в душу сорок три годочка. Завтра у них юбилей. Пит, ну ты гигант!

В феврале 1982 года род-айлендский суд по делам наследства официально объявил меня владелицей бабушкиного дома, а через месяц штат Вермонт прислал официальное письмо, что мой брак будет расторгнут, если я подпишу прилагаемые бумаги. Ровная подпись Данте уже красовалась на всех нужных черточках.

В тот вечер мы с Робертой отправились в «Китайский рай» праздновать мою свободу, но, не допив коктейль «Страсть на острове», я вдруг помрачнела.

– Расторгнуть, – бубнила я. – Четыре года жизни как на торги – и за бесценок. Это же словно швырнуть в воду и смотреть, как они, шипя, растворяются, как алказельтцер!

Роберта вынула что-то из зубов и отмахнулась от моих слов рукой.

– А я скажу – слава богу, что выбросила свой чемодан без ручки. Жизнь слишком коротка. Что ты планируешь делать с деньгами?

После оплаты счетов у меня вместе с бабушкиными накоплениями оставалось три тысячи сто долларов.

– Не знаю, – ответила я. – Думаю купить видик или телевизор с большим экраном. Зря я позволила Данте забрать мой старый черно-белый телек – мне его подарили еще до нашего знакомства.

– Будешь лохушкой, если растрясешь свои деньжата на такую фигню. Тебе нужна машина. Четыре колеса.

– Надо позвонить его родителям и передать через них, что я требую свой телевизор обратно, – сказала я. Я не знала, сколько процентов меня хочет получить телек, а сколько – снова увидеть Данте и услышать его голос. Иногда, в полудреме в постели, я привычно шарила рукой рядом с собой. Я уже гадала, уж не придумала ли я отчасти его эгоизм – я же не в первый раз лгала себе. Не говоря уже о лжи, которую я нагородила ему.

– Что тебе надо, так это начинать искать машину, – поправила Роберта.

Я допила последний глоток коктейля, когда принесли следующий.

– Зачем? Чтобы остаток жизни быть твоим шофером?

В «Вайфарере» в тот вечер показывали «Жар тела». Одурманенная ромом, я угрюмо сидела в темноте, глядя, как Уильям Хёрт и Кейтлин Тернер предаются потному сексу. Данте был таким горячим в постели в самом начале, ему обязательно надо было доставить мне удовольствие. Я огляделась на силуэты других зрителей, гадая, сколько из них занимались любовью на этой неделе и сколько поедут сегодня домой – и повторят. Роберта навалилась мне на плечо, храпя широко открытым ртом.

Отец Данте сонно ответил в трубку, когда я позвонила поздно вечером. Сказал, что Данте им не звонил уже месяц – с тех пор, как поступил в университет на юридический, но он все равно передаст ему от меня насчет телевизора.

Ничего не решив с тремя тысячами ста долларами, я взяла вторую подработку – утром в субботу и воскресенье в булочной Гатвоксов, рассудив – чем больше, тем лучше.

– Что сегодня хорошего? – спрашивали меня люди.

– Все! – искренне отвечала я. Иногда покупатели подгадывали особенно удачно, и им доставались еще горячие оладьи, пончики и хлеб.

– А-а-а-ах, – говорили они, вдыхая тепло и мягкость прямо через пакет.

Миссис Гатвокс обожала свою выпечку, покупателей, сына Ронни и меня. Она рассказала, что спускает ноги с кровати на пол в три часа утра с твердой верой, что в мире все наладится, если люди постараются стать лучше хоть на полтора дюйма. Она любила своего мужа до самого его смертного часа и до сих пор любит, хотя уже прошло девять лет. Чего она больше всего в мире хочет и за что молится каждый вечер, так это чтобы ее Ронни нашел хорошую жену, любящую и заботливую. Ей уже сны снятся, признавалась миссис Гатвокс, как она играет с внучатами.