Уолли Лэмб - Она доведена до отчаяния

Но Данте по-своему баловал меня, покупая мне цветы, травяные чаи и книги, которые я так и не смогла заставить себя прочесть. В конце января он просидел со мной восемь вечеров подряд, глядя по телевизору «Корни».

Мне ужасно хотелось рассказать, что я чувствую, но эти переживания были переплетены с другими младенцами – с моим братом Энтони-младшим, ребенком Риты Спейт и с моим собственным пребыванием в качестве зародыша в бассейне Грейсвуда… Я уже не сомневалась: секреты – единственный способ общаться с Данте. Я открыла ему всего одну тайну («Данте, я беременна»), и это стоило мне Виты Мэри.

Тогда же он написал новое стихотворение о женщине, которая уменьшила своего мужа и посадила его в птичью клетку.

– И в чем тут смысл? – спросила я.

– Это аллегория. Видимо, я пытаюсь сказать, что чувствую себя умаленным.

Не настолько умаленным, как Вита Мэри, подумала я. Но вслух произнесла только, что он обещал быть со мной терпеливым.

– Я терплю, – сказал он. – Но мне, черт побери, начинают надоедать эти слезы и сопли каждый вечер.

Я закрыла руками мокрое лицо.

– Я ничего не могу с собой поделать, Данте. Она росла во мне, я ее даже назвала!

– Назвала зародыш, – поправил Данте, – а не «ее». Зачем ты так с нами поступаешь?

– Извини, я знаю, что веду себя ужасно. Я исправлюсь.

Он массировал мне спину, чтобы меня перестало трясти. Когда он потянул наверх мою фуфайку и лизнул соски, мне удалось не закричать. Позже, между его оргазмом и его отходом ко сну, Данте пробормотал:

– Видишь? Вот как хорошо тебе стало, когда мы заставили жизнь продолжаться.

– Угу, – согласилась я. – Поспи.

Мне удалось не разболтать Данте ее имя. После той ночи я держала в секрете и свое горе, сосредоточившись на новой роли – будущей невесты.

Его родители приехали на трейлере «Виннебаго» за два дня до свадьбы. Данте с отцом выгрузили их подарок – кресло «Ла-зи-бой», внесли в нашу квартиру и поставили посередине, точно припарковали «Бьюик». Я избегала присаживаться на него – «Ла-зи-бой» напоминало мне кресло в кабинете доктора Шоу, где мне приходилось сидеть и говорить правду.

Дэвисы были румяные и по-деревенски простые, в спортивных нейлоновых куртках; глядя на эту пару, ни за что не догадаешься, что их брак когда-то оказался под угрозой из-за «здорового левака» мистера Дэвиса. Данте походил на мать, а не на отца, отчего у меня почему-то немного отлегло от сердца. Миссис Дэвис изо всех сил мне улыбалась, сверкая золотыми мостами и растягивая лоснящиеся виниловые щеки. Она сказала сыну, что я «абсолютный бриллиант», и напомнила, каким тонким психологом она всегда была. Родители звали Данте Чирикалкой.

Женева Свит прислала нам тарелки «Ленокс» и свои сожаления, что не может приехать. Поэтому единственными гостями с моей стороны были бабушка и две кассирши из «Гранд Юнион». Я пригласила бабушку по телефону, предупредив не упоминать о Грейсвуде и о моем «толстом» прошлом. Поворчав для порядка, что запись у мирового судьи – не настоящий брак в глазах Господа (и в ее глазах), она все-таки села на автобус «Трейлвейс» в Провиденсе и приехала за день до церемонии.

Бледная, хрупкая, бабушка вцепилась в руку водителя автобуса и позволила свести себя по ступенькам. Я даже испугалась, уж не прознала ли она каким-то образом о моем аборте и не эта ли новость ее подкосила. Усевшись на переднее сиденье «жучка» Данте, она сообщила, что впервые пересекла границу Вермонта, а сейчас еще и первый раз в жизни едет в консервной банке.

Путешествие в Вермонт стало для нее настоящим испытанием. Прежде всего какая-то сумасшедшая в грязном пальто подсела к ней в Уиллимантике, Коннектикут, и обвинила бабку в том, что та много лет назад украла ее зонтик. А в Спрингфилде, Массачусетс, в автобус поднялась уйма цветных, и все с огромными, как воздушный шар, прическами, заслонявшими моей бабке белый свет.

– Они называются «натуральные», миссис Холланд, – улыбаясь, заметил Данте.

– Волосы размером с тыкву – это ты называешь натуральным? Пф!

Молодой негр, с размаху плюхнувшийся прямо рядом с ней, был одет так ярко, что у бабки началась мигрень.

– Я ему сразу сказала: «Слушай, ты, если попытаешься стянуть мою сумочку, я буду за нее драться, хотя в ней и ничего нет». Конечно, я бы, наверное, драться не стала. И водитель попался тоже чернокожий. Я этого цветного в ярких тряпках на пушку брала, понимаете?

По словам бабки, сосед по автобусу рассказал ей, что крестился заново, взяв себе имя Любовь, и нашел новую религию, основанную, не поверите, на прощении – типа, подставь другую щеку. Бабке поворот к нему другой щекой не помог – сосед продолжал трепаться, смотрела она на него или нет. Ей пришлось слушать его бредни до самого Уайт-Ривера.