Уолли Лэмб - Она доведена до отчаяния

Иногда я получала и заказы: Элвис, Иисус, Арчи Банкер – людям приходилось давать мне фотографии, чтобы я поняла, о ком идет речь. Однажды завсегдатай парка Эл положил рядом со мной на скамью виниловую пластинку в конверте, «Абраксаса» Сантаны.

– А ну-ка, искусница, нарисуй-ка это, – попросил он.

Сперва я упиралась, но все начали упрашивать, а в процессе моя работа вдруг стала настолько похожа на оригинал, что я затаила дыхание. Когда я закончила, Эл протянул мне двадцатку, а я вручила ему репродукцию. Все зааплодировали и восторженно закричали. На двадцать долларов я купила еще два «Волшебных экрана».

В библиотеке я нашла книгу «Великие художники» и начала копировать известные шедевры: балерин Дега, длинношеих женщин Модильяни. Жильцы Дома Поддержки большинством голосов горячо одобрили моего Ван Гога: после появления песни «Звездная, звездная ночь» мы типа зачислили старика Винсента в свои ряды. Фред Бёрден даже купил пластинку, и мы ставили ее снова и снова. Бедный нежный Фред. Он ходил со мной в парк и ждал, пока я работала, но я не могла ответить на его влюбленность и разделить нежность его натуры из-за жутких прыщей – его лицо сплошь покрывали синюшные рытвины и борозды.

Однажды Фред листал книгу о великих художниках (я носила ее в библиотеку каждые две недели к положенной дате, сдавала и тут же снова брала почитать) и увидел вангоговское «Звездное небо». Оказалось, он даже не знал, что, кроме песни, есть и картина. Я скопировала «Звездное небо» на «Волшебном экране» и подарила Фреду на Рождество.

Он потрясенно зарыдал при виде репродукции и устроил выставку на сервировочном столике, осветив ее лампой на гибкой ноге.

– Чтобы весь Дом порадовался, – объявил он.

Вечером миссис Деполито с чего-то разошлась, взяла «Звездное небо» и как следует потрясла. Алюминиевый порошок ссыпался вниз. Это тоже произвело на Фреда глубокое впечатление, только на этот раз он схватился за разделочный нож.

– Пустите меня к ней! – орал он, когда мы на нем повисли. – Дайте мне сюда эту суку, чтобы я обкорнал ей поганые уши и воткнул нож в поганую глотку!

Тот вечер стал для нас настоящим потрясением – мы ведь знали Фреда как совершенно безвредного. Его на несколько недель увезли в стационар. Вместе с ним забрали и металлические столовые приборы, и до самого конца моего пребывания в Доме Поддержки нам приходилось есть одноразовыми пластмассовыми вилками-ложками для пикников (вилки ломались примерно на пятом жевке). Все началось с моих художеств – ну, вернее, моих и Ван Гога, но доктор Шоу обвинил в случившемся рождественскую депрессию Фреда.

– Надин ощутила талант в кончиках моих пальцев уже на второй встрече, – сообщила я доктору Шоу на последней сессии. – Она такие вещи чувствует.

– Второй встречи?! Сколько же раз ты к ней ходила?

– Три.

– И сколько же она берет с тебя за визит?

– А сколько вы берете за меня с Женевы Свит?

– Миссис Свит оплачивает счета больницы, а не мои лично. Тебе кажется, что эта Надин действительно тебе помогает?

– Мне не кажется, я знаю, что помогает.

– Больше, чем я тебе помог? – Его лицо залилось краской. Такой сильной перед доктором Шоу я себя еще никогда не чувствовала.

– Во всяком случае, не меньше.

– За три визита?

– Ну.

Он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.

– Твои дети – не твои дети, – произнес он. – Они – сыновья и дочери Жизни, возжаждавшей себя.

– Как это понимать? – я прикурила новую «Дорел».

– Это из «Пророка» Халиля Джебрана.

– Ну, если от этого мне должно стать лучше…

– От этого мне должно стать лучше, – сказал доктор Шоу и открыл глаза: – Долорес, как твой врач, я обязан сказать – ты совершаешь ошибку. Можно объяснить, почему?

– Валяйте, парьтесь, – разрешила я.

– Потому что ты не готова. Ты прошла впечатляющий путь, но у нас остались нерешенными важные проблемы.

– Например?

– Например, твой отец и твои отношения с людьми.

Сигарета задрожала в моей руке.

– У меня прекрасные отношения с людьми.

– Да, пока ты хорошо справляешься. Тебя любят в Доме, любят на работе. Но ты здоровая молодая женщина, Долорес, и в какой-то момент тебе захочется стать сексуально активной. А ты еще слишком уязвима, потому что…

Мне уже хотелось стать сексуально активной. Я даже стала активной до известных пределов, вот как мало он обо мне знал. Я целовалась по-французски с Дионом и Мелким Чаком в кладовке с реактивами – заманила их туда флиртом, а затем надавала по рукам, чтобы не лезли, куда я на сегодняшний момент не хочу. Что тут уязвимого-то?