Уолли Лэмб - Она доведена до отчаяния

– В прошлый раз вы сказали, что я босс. Это что, был такой счастливый бред обкуренный кобылы?

Доктор Шоу вздохнул и кивнул.

– Хорошо, – произнес он, – хорошо. Я постараюсь уважать твои основополагающие принципы, пока ты сама не будешь готова через них переступить. А сейчас я хочу, чтобы ты вернулась в свою комнату и отдохнула. Завтра мы с тобой совершим поразительное путешествие.

– Ага, как же. Если опять в порт Мистик, в музей Америки и моря, то даже не мечтайте. В прошлый раз на экскурсии я скучала до усрачки.

– Не в Мистик, нет. Но это будет одним из самых мистических твоих переживаний, это я обещаю. Завтра я стану твоей суррогатной матерью. Мы с тобой возвратимся в утробу.

– Вы, может, и возвращаетесь, – сказала я. – Открытку пришлите.

Он подался ко мне – достаточно, чтобы наши колени соприкоснулись.

– Я знаю, это звучит несколько неубедительно, Долорес, но я провел большую часть вчерашнего дня, беседуя по телефону с одним врачом из Калифорнии, у которого очень хорошие результаты по этой методике. А половину сегодняшнего утра я воевал с фрейдистами этого консервативного заведения, чтобы получить разрешение… Ладно, не важно. А важно то, что я верю – мое предложение тебе действительно поможет. Но если у тебя есть опасения, если ты доверяешь мне недостаточно, чтобы пойти со мной куда я считаю нужным, тогда останови меня сейчас. Скажи мне об этом, и мы пойдем иным путем.

Он ждал. В его глазах была странно знакомая настойчивая мольба, а лицо горело, будто в лихорадке.

– Хорошо, хорошо, – сдалась я. – Ладно, только не психуйте.

Его возбуждение в ту сессию, запах полоскания для рта, прикосновение к его коленям, когда мы сидели кресло к креслу, тоже вызвали у меня своего рода горячку. Но во мраке палаты в ту ночь я думала о докторе Шоу не совсем как о моей матери. До меня вдруг дошло, почему выражение его лица – глаз – показалось мне знакомым. В них сквозила та же уязвимость и мольба, что и у Данте на полароидных снимках (еще один мой секрет). Доктор Шоу провел весь вчерашний день и половину сегодняшнего утра в работе над моим случаем, надо мной. Я лежала без сна, приставляя его голову к телу Данте… Должно быть, я стонала, кончая, потому что Ивлин, ночная медсестра, оказалась у моей кровати и направила мне в лицо луч фонарика, еще когда я не совсем кончила.

– Что случилось? – спросила она.

– Ничего. Сон приснился. О моей матери.

И я до ушей улыбнулась медсестре. Под одеялом меня еще потряхивало.

Надо отдать должное доктору Шоу за его энтузиазм – на следующую ночь в бассейне корпуса Б он едва не угробил себя ради моих интересов.

Он пришел за мной в корпус перед самым отбоем, словно на свидание (это буквально потрясло старуху Деполито), и повел на другой конец больничной территории. Мне пришлось открывать двери спортзала ключами доктора Шоу и придерживать, потому что он пер большой катушечный магнитофон и клубок удлинителей.

Он посвятил меня в свой план, когда мы присели у бассейна. Я начну все заново в качестве зародыша, а потом вырасту, на этот раз прожив жизнь правильно. Это может занять шесть месяцев; это может занять шесть лет. Процесс непредсказуем, но темп до известной степени будет зависеть от меня.

Пока он говорил, я мокрым пальцем рисовала свои инициалы на полу у бассейна. Я снова и снова окунала палец в воду, и когда доктор Шоу договорил, многочисленные «Д» уже слились в одну лужу.

– Есть вопросы? – спросил доктор Шоу.

Я смотрела на блестящую воду, боясь того, что может из нее появиться.

– Не-а, – ответила я.

– Ну, тогда приступим.

Сперва он меня гипнотизировал.

– Вы на лифте и едете вниз, на уровень подсознания. Я буду называть этажи, и когда дойду до подвала, вы тихо снимете одежду и погрузитесь в воду.

Мы были где-то в районе четвертого этажа, когда я попросила его подождать.

– А нельзя ли мне оставить одежду? – спросила я.

В Грейсвуде нагота не была чем-то одиозным: здесь всегда видишь чье-то безобразное тело, а другие видят мое. Однако трясти одрябшими складками, расцвеченными синими капиллярами, перед доктором Шоу не совсем то же самое, что перед старухой Деполито или миссис Ропик.

Доктор Шоу неодобрительно посмотрел на меня.

– Неужели вы не понимаете? После всего, что мы преодолели? Кто вы, Долорес?

– Я зародыш.

– А это? – Он вытянул руку к бассейну.

– Матка.

– А я кто?

От неловкости я не могла смотреть ему в лицо.

– Моя мать.

– Правильно. Мать, матка, зародыш. Вы мне доверяете?