Антон Уткин - Тридевять земель

Тарнов, где располагался штаб дивизии, оказался чудесным польским городком с мощёными улицами, большими каменными трёхэтажными домами, гранитными тротуарами, прекрасными костёлами и обширным, роскошно устроенным кладбищем. В глаза бросались каменные брандмауэры и обилие щеголеватых штабных офицеров, оккупировавших цукерни.

Здесь нашли его два письма – первое от волостного старшины Пряхина, второе от Гапы. В первом Пряхин сообщал, что губернатор внезапно без объяснений, как то позволял ему закон, уволил учителя Воскобойникова по политической неблагонадёжности. На смену ему земство прислало новую учительницу из сирот-выпускниц Рязанского Епархиального училища.

Поскольку Воскобойников квартирой не пользовался, а проживал у сожительницы своей, купецкой вдовы, наследницы знаменитого некогда трактира "Центральная харчевня", то учительское жилище, включая треснувшую печь, пришло в негодное для проживания состояние, которое исправить в краткие сроки Пряхин по ряду причин находил затруднительным. "Не в сборню же её селить?" – вполне человеколюбиво и здравомысленно вопрошал он.

На предложение пустить в дом учительницу Сергей Леонидович ответил категорическим согласием, совершенно не подумав о том, что проживание в усадьбе, пусть и под разными крышами, двух молодых свободных людей разного пола может оказаться неудобным и непременно вызовет толки.

В свою очередь Гапа, заранее зная, каков будет ответ, просто уточняла, уместно ли просить что-либо за квартиру и стол или предоставить всё это безвозмездно. Разумеется, тут рассчитали без хозяина, и предоставить что-либо безвозмездно оказалось не больно-то просто. Ольга Донатовна Крахотина, была дочерью акцизного чиновника, и принадлежала к тому сравнительно новому общественному классу, именовавшемуся "третьим элементом". Отсюда брала начало её щепетильность, доставлявшая порою немало хлопот как окружающим, так и ей самой. Так или иначе, но она заняла две комнаты, в которых раньше обитал Порфирий Клавдиевич, и уже не замедлила внести за них плату – пятнадцать рублей в месяц, обещая и впредь отличаться подобной исправностью.

Поразмыслив, Сергей Леонидович в конце концов сообразил, что дело это состряпала Гапа. Призрак Павлуши преследовал её, и иметь в доме лишнюю живую душу было её чаянием.

Здесь же, в Тарнове, Сергей Леонидович нежданно-негаданно встретил Николая Траугота, – того самого приятеля своего Траугота, с которым учились когда-то в Казанском университете и до зари решали судьбы России. Несколько лет перед войной Траугот служил частным поверенным Харьковской судебной палаты, на войну, как оказалось, пошёл сам, не дожидаясь призыва.

– Начальник дивизии, – частил он жизнерадостной скороговоркой, – генерал де Витт, командир бригады генерал-майор фон Бюнтинг, командир полка Мирбах, командир эскадрона фон Гильбих, младший офицер корнет фон Розеншильд-Паулин, ну и я, конечно, прапорщик Траугот. Вот и поди угадай, какой нации эта дивизия?

– Да, действительно, – улыбнулся Сергей Леонидович. – Загадка.

День был солнечный, морозный, за ночь выпало много снега, и он бодро скрипел под ногами. У гимназии шумные дети облюбовали пригорок и катались с него на салазках. Афиши на тумбах сообщали, что сегодня " с дозволения пана коменданта" в пользу раненых даёт концерты пианист Константин Смирнов. Время от времени, с ровными интервалами небо и стёкла домов содрогались от разрывов, но, как казалось Сергею Леонидовичу, кроме него никто и не обращал на это сугубого внимания. Траугот поражал Сергей Леонидовича, оробевшего от прифронтовой обстановки. Друг его на войне вёл себя, точно в университетской аудитории.

– Это "Берта", – пояснял Траугот, – где-то там, – беспечно махнул он рукой в сторону реки. – С того берега бьёт. Поразительный народ немцы: обстрел начинают ровно в одиннадцать, после кофе, а к трём пополудни уже тишина. По ним хоть часы сверяй.

На Краковской, по которой они как раз проходили, на месте одного из домов громоздилась безобразная куча обломков, стёкла в соседних домах были выбиты.

– Вот, пожалуйста, – продемонстрировал Траугот даже с гордостью, будто это он сам управлял грозной "Бертой". – Да пошли же, – утянул он за рукав остолбеневшего Сергея Леонидовича и увлёк его в ближайшую цукерню, пространство которой было наполнено сухими щелчками бильярдных шаров, точно играющие забивали в свободное пространство дня какие-то неведомые единицы времени.