Антон Уткин - Тридевять земель

Солнце играло в зелени сада, бликами перебирая листья. Ленивый ветер нехотя встряхивал деревья. Сергей Леонидович чувствовал невероятное облегчение. Теперь он знал, чем ответить Афтердингену. "Но зачем?" – снова возник вопрос, когда память его всецело обратилась к газетным сообщениям.

Никакой войны Сергей Леонидович не допускал. Документы его были давно готовы; утром он ездил в поля, а остальное время посвящал сборам, что оказалось занятием непривычным и утомительным. Вещей то казалось мало, то слишком, саки перекладывались, Гапа принимала здесь самое деятельное участие, и от того суета и бестолочь только возрастали.

Между тем краткие известия, помещаемые в "Искрах", поселяли и в его безмятежной душе некоторую тревогу. Например, 13 июля писали следующее:

"Мы уже сообщали подробно о погромах, совершённых в Сараеве над сербами после убийства эрцгерцога Франца-Фердинанда. Как известно, погромы приняли широкие размеры только благодаря бездействию полиции, давшей громилам полную волю. Даже венския газеты, воспроизводившие картины погромов, простодушно сообщали, что ни одно сербское торговое заведение, дом или квартира не осталось не разоренным. Множество туристов, преимущественно венгерцев, находившихся в это время в Сараеве, снимали "кодаками" место террористическаго акта, а также сцены сербских погромов. Теперь эти снимки попали в печать. Они лучше всякого печатного слова говорят о "культуртрегерстве" австрийцев, их властей и полиции. Разорённые сербы-коммерсанты обратились к венскому правительству с просьбой о возмещении понесённых убытков, основываясь на том, что им не была оказана защита властями и что военное положение, остановившее громил, было объявлено лишь после уничтожения имущества сербов. Как известно, убытки от погромов исчисляются в сумме свыше 20 млн. крон. В Сараеве на улицах установлены пулеметы".

Тут же были помещены фотографии с похорон российского посланника в Сербии Гартвига, на которые собрался весь Белград. Когда число пришедших проститься с послом превысило сто тысяч, полиция во избежание несчастных случаев была вынуждена перекрыть доступ на кладбище. Писали, что Гартвиг, узнав об эвакуации австрийского посольства, бросился туда и умер от сердечного приступа во время разговора со своим австрийским коллегой прямо на глазах его и его жены…

Как-то в середине июля Сергей Леонидович заглянул в кухню. На скамье, шедшей вдоль стены, сидел седой до желтизны старичок в ветхом коричневом армячишке, с холщовой латанной сумкой через впалую грудь, и, глядя куда-то сквозь Гапу, бормотал точно в забытьи:

– Немецкий царь свою рать на нас спосылать надумал. Собрал старого да малого, робкого да бравого: "Идите, люди немецкие, на Русь великую, воюйте, люди немецкие, вы, землю русскую, испейте, люди немецкие, вы, кровь горячую, умойтесь, люди немецкие, слезами бабьими, – заметив Сергея Леонидовича, Хфедюшка встал и поклонился, не прекращая говорить, – кормитесь, люди немецкие, хлебами трудными, оденьтесь, люди немецкие, мехами тёплыми, согрейтесь, люди немецкие, лесами тёмными…

Сергей Леонидович, терпеливо дослушав этот странный речитатив, притворил дверь и прошёл к себе. На колокольне раздался сторожевой звон, и унылые звуки редких ударов колокола, повиснув в воздухе на короткое мгновенье, истаивали в темноте.

А в деревне чей-то тенор вопрошал тоскливо, покорно, то выводя мелодию в гибкий чистый ивовый прут, то ненадолго сминая ее скороговоркой:

В газетах писали, как при объявлении войны офицеры германского Генерального штаба чокались бокалами с шампанским прямо на тротуарах Унтер ден Линден, поздравляя друг друга с тем, что именно на их век выпала удача воплотить план Шлиффена в действительность. Союзники негодовали на выжженные бельгийские деревни, расправу над Динантом, а верхом возмущения стало известие о сожжении немцами городка Левен с его знаменитой библиотекой, включавшей уникальную коллекцию средневековых рукописей. Всё это, конечно, чрезвычайно будоражило мыслящую часть Сапожковского общества. Портреты Государя в присутственных местах были убраны точно иконы на Троицу берёзовыми ветвями и лентами национального флага. Часть «немыслящая» выразила свое отношение к событиям тем, что запасные просили в лавках на дорогу, громили винные погреба, отчего полиция сняла вывески и забила двери досками, объясняя страждущим, что всё вино вывезено в Рязань. Про немцев знали, главным образом, то, что они обезъяну выдумали. Стали приходить вести о первых боях, в которых полегла значительная часть гвардии.