Антон Уткин - Тридевять земель

Увидав эту, в сущности, такую обычную сценку, Сергей Леонидович попросил Алексея остановить сани, что тот сделал с величайшей неохотой.

– Это кого же вы слепили? – спросил Сергей Леонидович, отбрасывая полость и выбираясь на снег.

Дети, хихикая, заложив руки за спины, сгрудились в сторону, внимательно наблюдая за действиями Сергея Леонидовича.

– А то ты не знаешь, – подал наконец голос один мальчик побойчей, белоголовый, с красным пятном во всю щёку.

– Откуда ж мне знать? – деланно изумился Сергей Леонидович. – Ну, Снеговик, я полагаю.

– У Снеговика нос морковкой, – возразил мальчик, – а это – Снегурка.

– Кто ж такая эта Снегурка?

– Кто-кто, – сказал мальчик, недоверчиво глянув на Сергея Леонидовича, и помедлив, всё-таки начал рассказывать: – Жили-были дед с бабкой, а детей им Господь не дал, а им страсть как хотелось. Вот взяли они да слепили себе из снега девочку, а она и ожила, и стала жить с ими, навроде как дочка.

– А весной-то она не растаяла? – озабоченно спросил Сергей Леонидович.

– Да вроде та не растаяла, – неуверенно сказал мальчик.

– А ваша растает аль нет?

Девочки опять захихикали, прикрывая рты концами платков, а мальчик, как бы взаправду раздумывая над вопросом Сергея Леонидовича, деловито обошел снеговую фигуру.

– Та не, – с досадой сказал он, – растаить.

Сергей Леонидович, понурившись, пошёл к саням.

Алексей с насмешливой улыбкой следил его приближение, в нетерпении потирая рукавицами вожжи.

– Поехали уж, пра, ай не царевна, – сказал он Сергею Леонидовичу, но тот не ответил.

Проектов было внесено четыре: мужская восьмилетняя гимназия от Шахова, Земской банк от гласного Константина Константиновича Шиловского, покупка двухсот десятин земли в экономии Кристи с последующим устройством на них земского хозяйства, и от гласного Карандеева – приват-доцента Московского университета – поступило предложение устроить школы повышенного типа. Против последнего сразу восстал представитель Министерства Народного просвещения Опочинин, но вопрос стоял третьим по счёту, и пришлось в первую очередь рассмотреть возможность земского хозяйства и земского банка.

В земстве тогда было 18 дворян, 8 крестьян, 6 купцов, протоиерей и лесничий. Голосовать в бюджетной комисии имели право только одиннадцать человек, а в собрании – все перечисленные гласные. Первым обсуждалось предложение управы о покупке в селе Жолобовых Борках двухсот десятин для устройства земского хозяйства, до какового был большой любитель хозяйничать секретарь управы Криницкий, хозяйствование которого в уезде уже давно набило оскомину гласным собрания. На замечания некоторых из них, что земское хозяйство может быть и в убыток, Криницкий сказал, что если так и случится, то можно будет отдавать мужикам по двадцати рублей на посев.

– Дорогой мой, в память ознаменования 19 февраля драть с крестьян такую сумму как-то неприлично, – заметил гласный Любавский.

Возражение возымело действие, и большинством управы проект был отвергнут.

Учреждение Земского банка для воспомоществования землевладельцам "на рабочую пору" для найма сезонных рабочих совещание расценило как банк не для крестьян, а скорее для помещиков, так как займы в рабочую пору нужны помещикам, ибо крестьяне снимают урожай своими руками. Оставались школы повышенного типа и гимназия. На вопрос одного из гласных, что представляют собой школы повышенного типа, Карандеев сказал, что этот вопрос пока изучается, Опочинин же заметил, что курс в них будет четырёхлетний, то есть всего на один год больше существующего.

– С грабельками в руках крестьянин родись, с грабельками же и в гроб ложись, – сказал он, и сам сражённый своим каламбуром, затрясся тучным телом от довольного смеха. – Одно плохо, – напомнил он, вдоволь насмеявшись: – пресловутое это "в порядке очереди".

В вечернем заседании Сергей Леонидович, как и всегда, внёс предложение просить распоряжения губернатора, чтобы полиция взыскивала земские сборы наравне с казенными. Но по мере того, как проступали основные мысли, председатель собрания всё более и более хмурился, с выражением досады на своем красивом тонком лице перекладывал без всякой цели лежавшие перед ним бумаги и вообще всем своим видом давал понять, что Сергей Леонидович сильно уклонился, заговорился и делает какую-то бестактность. Было поздно, душно, все утомились и проголодались, с первого этажа, из клуба, потягивало запахами кухни, но Сергей Леонидович в этом вопросе проявил своё обычное упрямство: