Антон Уткин - Тридевять земель

Во всяком случае стремление личности к самоутверждению и к полнейшему высвобождению из первобытного единства родовой жизни предстает фактом всеобщим и несомненным. А потому и право, как необходимая форма человеческого общежития, вытекая первоначально из глубины родового духа, с течением времени неизбежно должно было испытать влияние обособленной личности, и правовые отношения должны были стать в известной степени выражением личной воли и мысли.

В "Brehon Law", свидетельствует Мэн, как и в других юридических системах древнего мира, корпоративная ответственность племен, колен и семей заступает место той ответственности за преступления и даже до некоторой степени тех гражданских обязанностей, которые, при новейших учреждениях, должны падать только на индивидуума. Но эта ответственность могла быть устранена, если обществу посредством насилия или убеждений, удавалось заставить того из своих членов, который отличался буйным мстительным нравом, удалиться из его среды. Конечно, древнейшие из судов носили лишь третейский характер и постановления их носили характер только лишь нравственных обязательств, особенно относительно договоров и владения, однако отказ следовать такому обязательству и влёк за собой объявление человека вне закона. Цезарь утверждает, что у галльских кельтов всякий неподчинившийся решению суда, считался отверженным, и на это смотрели как на самое тяжёлое наказание. Цезарь говорит, что друиды верили в бессмертие души и сообразно с этим могли учить, что любое деяние, неправомочное в глазах общества, влечёт за собой наказание в будущей жизни. Брамин, основываясь на той же системе взглядов, имел возможность объявлять, что последствием неповиновения и небрежности будет целый ряд бесконечных мук и унижений, ирландский бригон мог утверждать, что всякий начальник, допустивший отклонение от полезного обычая, будет причиной неблагоприятной погоды в своей стране.

Потеря чести, или своей "части" влекло насильственное удаление из своей среды нарушителя мира, этого древненемецкого "vagus", которого народный эпос сравнивал с блуждающим, нигде не находящим себе приюта волком и которому в этом отношении вполне отвечает кавказский абрек. Люлье, несколько лет проживший среди горцев Западного Кавказа, свидетельствует, что смертная казнь назначается по суду в таких случаях, когда лицо, уже несколько раз нарушившее присягу и установленные правила, считается неисправимым. Так как община и родственники виновного отвечают за него и уплачивают часть налагаемой на него пени, а в случае его несостоятельности платят и всю сполна, то, когда тяжесть подобных регулярных и значительных издержек делается наконец невыносимой, преступника объявляют исключенным из общины, лишенным покровительства законов и всяких прав. Если он не успеет тотчас после объявления скрыться бегством, то схватывается, заковывается в кандалы, привязывается к дереву и убивается из огнестрельного оружия. Однако никто из своих (по крови) не поднимает на него руки: смертельный выстрел обыкновенно заставляют сделать какого-нибудь раба. Чаще же такого преступника бросают в воду, привязав на шею камень. Отсюда и пошло название психядзъ , означающее слово в слово – «брошенный в воду».

Но не один лишь грубый деликт приводил к бесчестию, то есть к утере прав. Тацит свидетельствует, что среди германцев бросить щит в сражении – величайший позор, и подвергнувшемуся такому бесчестию возбраняется присутствовать на священнодействиях и появляться в народном собрании, «и многие, сохранив жизнь в войнах, покончили со своим бесславием, накинув на себя петлю» (6). "Кто изобличён в воровстве или исключён как дезертир из имперской службы, того по приговору лишают чести, но не жизни" – говорит «Саксонское зерцало» десять столетий спустя.

Сергей Леонидович прикусил кончик самопишущей ручки. Какая-то мысль забрезжила в нём при написании этих слов, да так и потухла, не успев разгореться и осветить себя, и он продолжал писать:

"Первобытный мыслитель представлял явления по образу и подобию человеческого ума и человеческих чувств, и узнавал он что-нибудь об этих способностях и чувствах именно от наблюдения над самим собой и другими людьми. Поначалу человек руководится внешней полезностью того или иного образа действий, – для того, чтобы кто-либо мог заслужить название доброго и добродетельного, все его склонности и привязанности, настроение его ума и его душевное настроение должны соответствовать благу его вида или системы, то есть того общества, к которому он принадлежит и которого составляет часть. Обычай, привычка жить по-старому, боязнь перемен и косность мышления играют главную роль в сохранении установившихся правил общежития. Но случайные отклонения всегда возможны, и внутренняя гармония человеческой души может быть нарушена каким-либо событием, происшествием, отчего возникнет чувство неудовлетворения. Так в области нравственного проявляется совесть, или понятие о том, что внешняя форма справедливости расходится с её сущностью, и то, что Мэн в области права называет юридическими фикциями.