Антон Уткин - Тридевять земель

"Август каторга, да после будет мятовка", сам уже не помнил откуда, прилепилась к Сергею Леонидовичу эта крестьянская присказка, и он твердил её то как проклятье, то как заговор. Со свойственной ему энергией с утра он уезжал в поля, оттуда на ток, над которым и днем и ночью висело жёлтое облако, возвращался порою затемно, в черноземной пыли, смешанной с ржаной пыльцой. В кабинет Павлуши он совсем не заходил – не было времени.

В самую страду в деревню нагрянули землеустроители, созвали сход и объявили, что велено делиться на хутора. Крестьяне посовещались и отказались. Земский начальник пообещал ссуду, потом угрожал арестовать «бунтовщиков», потом пригрозил прислать на постой солдат. Крестьяне твердили: « Как деды жили, так и мы будем жить, а на хутора не согласные». Тогда земский пошёл пить чай, а крестьянам велел сесть на землю и ждать. Вышел спустя час: «Ну как, согласны?» «Все согласны. На хутора так на хутора, на осину так на осину, только чтобы всем, значит, вместе».

Церковный староста Терентий Скакунов прибежал к Сергею Леонидовичу и рассказал все это.

– Это Кормилицын, что ли? – удивился Сергей Леонидович.

– Нет, из новых какой-то. Я однова сам удивился.

– Да что же он хочет от вас?

– Делиться, стало быть, велено.

– Как делиться? – Сергей Леонидович никак не мог взять в толк, что имеет в виду Скакунов.

– На хутора, значит, чтобы делиться. Сперва ссудой манил, потом стращал заарестовать, а то солдат на постой поставить. А мужичкам на землю велел сесть и ждать. Старички и то говорят, что то нам в усмешку делается. Да и то ещё присказка: грит, будто указ у него с собой, что, кто, мол, из общины не выйдет, у того и вовсе землю отберут.

– Что-о? – опешил Сергей Леонидович. – А сам он где?

– У батюшки изволят чай пить.

– И долго они сидят? – спросил Сергей Леонидович.

– Да часа два уж будет, – неуверенно ответил Скакунов.

Быстрым шагом, чуть не переходя на бег, Сергей Леонидович шагал к дому отца Восторгова.

– Ты уж, батюшка, заступись, – на ходу умолял Скакунов. – Может, тебя хоть он послушает, ить ты при должности. Ну ровно зверь какой.

Сергей Леонидович ворвался в церковную слободку, как волк на овчарню. У сторожки стояла тройка сытых вороных лошадей. На дуге висел казенный колокольчик.

За столом напротив отца Восторгова сидел белокурый человек лет тридцати пяти. Ворот его мундира был расстегнут. Обстановка у отца заведена была на городской манер: венские стулья, горка, зеркала в простенках, так что гостю, привыкшему к известной доле комфорта, здесь было удобно.

– Потрудитесь объяснить, что здесь происходит? – стараясь вложить в свой голос как можно больше металла, потребовал Сергей Леонидович.

Земский начальник с недоумением его оглядывал. По бекеше и испачканным сапогам можно было его принять за какого-нибудь волостного писаря. Наконец земский как бы очнулся.

– Вы забываетесь, милостивый государь! – загремел его голос.

– Забываетесь вы! – так же запальчиво в ответ ему бросил Сергей Леонидович.

– А вы кто такой? – с интересом спросил начальник.

– Я здешний землевладелец и гласный уездного земства.

– Ах, вот что, – уже более спокойно произнёс земский начальник, тотчас сменив тон.

Отец Андрей Восторгов, не имевший возможности вставить в эту перепалку ни малейшего слова и в отчаянии метавшийся по своей светлице, с видимым облегчением отёр пот со лба.

– Господин Казнаков, – поспешил он представить Сергея Леонидовича своему гостю.

– Что ж, позвольте представиться, – щелкнув по-военному каблуками, сказал земский, – имею честь быть новым земским начальником вашего участка Ахлёстышев Иван Ильич.

– Прошу, господа, к столу, – засуетился отец Андрей. – Прасковьюшка, – проворковал он словно горлинка, – прибор давай ещё один. Давай-ка, давай, голубушка, поскорее ты там.

Сергей Леонидович было подсел к самовару, но тотчас же вскочил на ноги.

– Любезнейший Иван Ильич, – сказал он. – Пока крестьяне сидят на земле, нам чаю не пить.

– Ах, вы об этом, – смутился Иван Ильич. – Сейчас пошлю сказать им, чтоб расходились. Я, уж не взыщите, человек военный, так и приемы у меня крутоваты.

Иван Ильич Ахлёстышев благополучно служил в первом батальоне Преображенского полка, где каждый офицер по традиции был лично знаком Государю. В мае шестого года батальон во время наряда в Петергофе устроил митинг, представил разные нелепые требования не только экономические, но и политические, не послушался офицеров, которые приказывали разойтись, не послушал и командира полка Гадона.