Антон Уткин - Тридевять земель

У полабских славян, согласно сведениям Саксона Грамматика, было в обыкновении на первый взгляд довольно примитивное гадание: сидя у очага, женщины чертили по пеплу случайные черты, и потом, если насчитывали их чёт, это предсказывало счастье, тогда как нечёт предвещал беду. Можно думать, что это также признаки подобного миропонимания, которое, при совершенном отсутствии письменности, находило своё выражение исключительно в действиях, неотделимых от религии и по большей части символических. Чёт означал равновесие и покой, нечёт угрожал первому, а значит, и второму. (Наша поговорка: чи чёт, чи лiшка. Лихо одноглазое ) Из такого миропонимания неизбежно должен был вытекать взгляд на право как на возмездие. Ведь возместить – это и значит буквально заполнить то место, которое опустело. (Указания на кровную месть в былинах: «Буде мошь отлить ты кровь родительску, Буде мошь ты с ним да нунь поправишься» (Гильфердинг, 97), «Отместим кровь» (Там ж, 957))

Отсюда заключаем, что поправиться – значит восстановить равновесие методом вычитания. Срезневский, опираясь на некоторые славянские предания, говорит, что кровь убийцы успокаивает душу убиенного и, таким образом, с укоренением этой идеи в умах возникает кровная месть. Скорее было бы предположить родовое и фратриальное устройство древних обществ, что в последние годы так хорошо установлено этнографами.

С этим соображением, по-видимому, следует связать другое: древнее сознание не мыслит линейного развития и ни в коем случае не предполагает, что существует какое-то развитие. Форма существования такого общества – кругооборот, и чем он правильней, тем полнее достигается общественная цель. Род, а некоторое время затем и племя, просто воспроизводят сами себя, и потому никогда не умирают. Как трактует об этом древнее ирландское право, известное братство родственников это корпоративное, органическое и самостоятельное целое: "племя само себя поддерживает". С этой точки зрения однажды установленные условия его существования, которые можно уже назвать правом, неизменны и неотменимы. Земля, составляющая на известном этапе, неотчуждаемый общественный фонд, рассматривается как совместная собственность не только живущих в настоящий момент времени членов рода, но и как собственность пращуров и потомков. Она не представляет собой исключительно предмет землевладения, она не есть предмет исключительно подлежащий возделыванию, но должна следовать своему специальному предназначению: "Земля есть не умирающий человек".

Позитивная философия нашего времени, приняв идею развития, в то же время усомнилась в его высшей цели. Развитие понималось так, "как будто бы оно необходимо предполагает, что во всем существует внутреннее стремление стать чем-то высоким"(Спенсер). Стремление искать идеалы совершенства не в прошедшем, а в будущем, было внесено в мир христианством. Древней литературе почти незнакомо представление о том, что прогресс в обществе необходимо направлен от худшего к лучшему.

Однако древний человек был проникнут глубочайшим убеждением в том, что он не находится во власти слепого и холодного хода вещей, но что последний подчинён высшим целям и направляется внутренней божественной силою так, что всё "необходимо ведёт к лучшему". Важно, что под этим лучшим понимается отнюдь не прогресс, а сохранение традиции. Как верно определил Спиноза, мы называем добром или злом то, что полезно или вредно для сохранения нашего существования.

Принцип Jus Talionis – мера за меру, на котором держалось право целые эпохи, отвечает, конечно, известным представлениям о гармонии и порядке. Но строго симметрические системы не обнаруживают способности к развитию. В них много порядка, но мало душевного чувства, много холодной красоты, но мало жизни. Йеллинек говорит, что возмездие, как нечто абсолютное, является косным, вечно-равным, из которого историческое движение, происходящее в уголовном праве, не может быть объяснено.

Как бы то ни было, без сомнения, желание обезопасить жизнь человека породило сей обычай между народами, не находившимися под защитою гражданских законов и верховной власти. Как это ни парадоксально, но первой ступенью, на которой понятие справедливости приобретает хотя бы тень нравственности и развитие его начинает своё движение в веках к тому смыслу, который вкладывается в это слово нашим временем, мы должны признать ту, на которой справедливость понимается как возмездие. Среди моральных идей народов, утверждает Йеллинек, может быть, ни одна не сыграла большей роли, чем идея возмездия. Только потому, что она глубоко зависит от нашей чувственной природы, была сделана попытка видеть в ней вечнодействующий закон божества и мира. Особенно овладели этой идеею религии и представляли человеческую жизнь как бы ослушанием воли божества, против которого последнее в потусторонней жизни проявит справедливую реакцию. Надо признать, что кровная месть, в форме которой выступило возмездие, это немалый шаг вперёд в свободе человека, пришла ли она на смену слепой судьбе или обычаям типа «херем». Восстановление равенства обид, по-видимому, продукт уже более сложного миропонимания, нежели ничем неумеряемая месть.