Антон Уткин - Тридевять земель

Сразу после этого трагического случая, произошедшего 2-го апреля 1902 года, Александр Павлович оставил Министерство внутренних дел и перешел на службу в Московский Земельный банк, где и труждался в меру сил по сию пору.

Ещё тот год вспоминался Александру Павловичу тем, что в осеннюю сессию Государственного Совета был наконец принят закон об уничтожении круговой поруки. Таким образом ярмо, тяготевшее столько лет над крестьянским сословием и неразрывно связанное с общинным владением, было снято.

– А вспомните, как этого боялись! – восклицал Александр Павлович, для убедительности округляя свои тёмные бархатные глаза. – Ни один скептик не осмелится нынче утверждать, будто после её отмены крестьянские платежи стали поступать хуже! – И он, немного откидываясь на спинку кресла и чуть втягивая подбородок, чтобы удобнее и полнее видеть внимавшее ему общество, обводил лицо за лицом взором настолько торжествующим, что можно было подумать, точно это он сам своими собственными руками и снял упомянутое ярмо.

Последние несколько лет Нарольский являлся на летние вакации с молоденькой и весьма привлекательной женой. Она прекрасно музицировала, и несколько раз Сергей Леонидович, преодолевая свое смущение, просил ее исполнить что-нибудь из любимых опер. Инструмент был старый, расстроенный и совсем разбитый, но волшебные руки Екатерины Васильевны заставляли забыть об этих недостатках.

Если Александр Павлович имел глаза, как бы содеянные из темного бархата, и взгляд их обнаруживал томление на грани приличия, что придавало всему его существу довольно молодой вид, супругу его природа наделила глазами иного типа – то были словно два острых узких стилета, но тоже имевшие свойство задевать чувственные струны расположенных к тому душ. И хотя Сергей Леонидович обладал броней в виде толстых своих стекол, защита эта оказывалась легко проходимой для игривых лучей, которые испускал взгляд Екатерины Васильевны. "Знаю, прекрасно знаю, что я прекрасна, знаю, что и вы прекрасно это сознаете, и не исключаю… допускаю… ха-ха-ха… все возможно в нашем мире… все зависит от вас, ха-ха-ха… но и от меня тоже, не стоит об этом забывать… между нами уже есть маленькая тайна, не правда ли?.. И мы никому о ней не расскажем, ха-ха-ха." И Сергея Леонидовича, случись ему пропустить удар, особенно смущала эта якобы тайнопись, понятная каждому, и он даже делал непроизвольные порывы оглянуться, чтобы убедиться наверное, что написанное взором предназначено не кому-то другому, незаметно притаившемуся за спиной.

Нарольский, не смотря на весь свой не сказать порочный, однако несколько двусмысленный склад, к некоторому удивлению Сергея Леонидовича высказывал довольно дельные мысли относительно жизни в деревне и крестьянского вопроса вообще, и было даже непонятно, откуда и как могли они сложиться в его голове, занятой, как это было очевидно, совершенно иными предметами.

– В Рязани, в мире земском, вся вина лежит на нас. Самый просвещенный, самый развитой класс людей в России составляет дворянство; а между тем, попавши во власть случайно, по милости некоторых узаконений и обстоятельств, оно одушевляется и руководится узкосословными и даже чисто личными интересами. Особенно больно то, что молодые члены этого сословия более примыкают к этому направлению, чем к противоположному. Все заседания наши были заняты нападками на статистов, усердно и добросовестно, но не в угодном дворянству смысле исполнивших данное им поручение, и на председателя управы Алянчикова, личного врага главы узкодворянской партии. Мы защищали их, но противники наши телеграммами вызывали своих единомышленников и не пренебрегали ни клеветами, ни всякими заподозреваниями, лишь бы достигнуть своей цели. Мы были побеждены большинством 29 против 26; управа вся, кроме одного члена, Титова, вышла в отставку. Тогда торжество этих господ было полное; полилось шампанское в гостинице Варварина. Грустно, что более других образованное и развитое сословие действует в узкодворянском смысле; но ещё грустнее то, что эта партия составлена из людей не старых, а скорее молодых. Числом голосов мы оказались в меньшинстве, но если бы считали по прожитым годам, то мы были бы в большинстве. Неужель Россия идёт назад, и молодые больше реакционеры, чем даже те, которые уже жили и действовали во время крепостного права.

– Кто хуже – эти своекорыстники или анархисты? – вопрошал Александр Павлович. – Последние – безумцы – они становятся даже преступниками, но большинство из них действует не из личных выгод, а согласно своим ошибочным убеждениям и с целью помочь страждущей темной братье; они жертвуют жизнью и бесстрашно подвергают себя наказаниям. А первые очень холодно, рассудительно, расчетливо преследуют свои выгоды, а до других, до земства, до отечества им нет дела. Действия этих своекорыстников и вызывают, и порождают анархистов, а потому первые много хуже последних.