Антон Уткин - Тридевять земель

Много и часто во время встреч с Нарольскими обсуждали новые законы Столыпина.

– Я, знаете, в девятьсот втором году принимал некоторое участие в трудах земельного комитета министерства внутренних дел. Запомнился мне доклад Редакционной Комиссии. Привожу на память, но почти дословно, – заверил Александр Павлович и нежно улыбнулся жене, как бы напоминая ей одно из своих бесчисленных достоинств. Так вот, сказано там было примерно так: Воспитанные в неустанном, упорном труде, привыкшие к исконной однообразной обстановке жизни, приученные изменчивым успехом земледельческих работ к сознанию своей зависимости от внешних сил природы и, следовательно, от начал высшего порядка, крестьяне, более чем представители какой-либо другой части населения, всегда стояли и стоят на стороне созидающих и положительных основ общественности и государственности и, таким образом, силою вещей являются оплотом исторической преемственности в народной жизни против всяких разлагающих сил и беспочвенных течений. Сельское население является сословным целым не по букве закона, но по своей внутренней крепости и сплоченности.

– Боже мой, – воскликнул Сергей Леонидович, – да ведь это они прямо Глеба Успенского цитируют!

Александр Павлович развел руками, будто желая сказать: за что купил, за то и продаю, а об остальном уж вам судить. Похоже, Глеба Успенского он и не читал.

– Успенского или нет, – продолжил он, – но в то время налицо было сознательное стремление трактовать крестьянское право как отдельную правовую систему, иную чем право всех других сословий. Если бы в свое время соизволили стереть все черты юридического различия между крестьянами и их прежними господами, может быть тогда титулы собственности всех классов землевладельцев соединились бы в один. Но классовый антагонизм искусственно поддерживался самим правительством, и теперь, сорок лет после эмансипации, он так же силен, как прежде. В России в общем правовом сознании нет одного разряда землевладельцев, а есть старые бытовые разряды крестьян и помещиков, надельной и частной земли. Публично-правовой характер нашего землевладения удержан и подчеркнут всей земельной политикой последнего полувека. Что же мы хотим? Крестьянин, которого слепое правительство удерживало в рамках аграрного коммунизма, наконец к этому привык и стал требовать распространения его на всю землю российскую. Иных правоотношений он и не понимает.

– Всё это так, – согласился Сергей Леонидович, – но меня не оставляют сомнения, что закон слишком уж резко порывает со всем предшествующим законодательством. Это какая-то аграрная революция, которой не видел мир. И главная опасность здесь не та, что община якобы уничтожается этим закреплением, но главная опасность непоправимая – это переход от веками установившегося принципа трудового семейного сообщества к принципу личной и полной неограниченной продажи.

– А вы не замечали, – отвечал Нарольский с тонкой улыбкой, – что ограничения права распоряжаться собственностью всегда представляются более справедливыми именно тем, кто вводит их для других по обстоятельствам высшего социального характера, чем тем, чья гражданская свобода таким образом урезывается?

Ещё на Благовещение за проскомидией вынимали просфоры, приберегая их к предстоящему севу. И Гапа приберегла несколько частиц. На конике сидел Хфедюшка и тихим голосом живописал картину предстоящего сева:

– Нивы земные сама Богоматерь засевает, с небесной высоты нисходит, Гавриил-архангел соху водит, а конь в запряжке белый, точно голубь, а Мать Пресвятая разбрасывает из золотой кошницы всякое жито пригорышнями… И так и идут они, а в то же время устами безмолвными, сердцем глаголящим молят Господа о ниспослании благословения на будущий урожай.

Гапа, занятая своим делом, время от времени оборачивалась и благосклонно кивала.

Вечером она рассказал Сергею Леонидовичу, что Хфедюшка ходил в Санаксары, и там, в мордовских лесах претерпел очередное чудо: заблудившись ночью, по молитве ему даден был свет, и свет шествовал впереди него, пока не вышел он на торную дорогу…

Сергей Леонидович ходил со стариками смотреть землю, нашел её довольно готовой и решил немедленно пахать под овес, но столкнулся с непререкаемым отказом Терентия Скакунова, столь неожиданным в этом разумном человеке.

– На святой, стало быть, не пахать, – твёрдо приговорил он.

– Да отчего же? – изумлялся Сергей Леонидович. – Ведь самое время. Земля-то как просохла, не пересохла бы. Да и овёс любит сев ранний.