Антон Уткин - Тридевять земель

– Я с тобой поговорить пришел; вишь, Господь какое тепло послал! Говорят – все лето такое сухое будет.

– Почему ты знаешь?

– Примета большая: коли журавли летели, да снегу толсто, то и земля просохнет глубоко.

Василий Прохорович вынул из кармана трубку, выколотил из нее нагар, не торопясь насыпал её махоркой:

– Что новенького в газетах пишут? Сказывают – Китай на нас идет. Двадцатого числа будто огонь вскроют?

– Новенького в газетах много, Василий Прохорыч, – возьми, сам прочтёшь. О войне с Китаем пока ничего не пишут.

Василий Прохорович крякнул и принялся скрести бороду.

– Слух был, что дескать любопытно вам узнать про наши мирские распорядки? Известно, чудного в них бывает много, потому что мир-то ослаб, некому им займаться, а всяк свое только дело правит, свое только и видит, а с мира, что с паршивой овцы, хоть шерсти клок и то рад сорвать… Кому какая охота с мирскими нуждишками возжаться, коли у него дома своя кровная нужа сидит, свое дело стоит, копейку выгнать надо, деться окромя этого некуда? Ну, известно, придет такой-то на сходку, – ему бы только стакана два мирского вина выпить, своего он месяца по два и в глаза не видит, а тут случай упускать жалко: ну, сойдет с него, скажем, за какое-нибудь дело двумя копейками больше, да он за то вина выпьет на гривенник, да и от мирского дела ослобонится, – сарай чинить, или гать подправлять. В старину бывали семьи больше: по трое, по четверо женатых сыновей или братов было. Ну, старшому-то и вольготно: сыновья, али меньшие браты на работе, а старички соберутся и как следует быть, не торопясь ни Боже мой да не кривя душой, потому из чего же им кривить? – все мирские дела порешат. А теперь поразделились все, редко-редко, где два работника в семье, а коли три, так это уж на диво. Это уж вот как сейчас у Скакуновых. А так все больше одиночки стали жить. Вот таким-то одиноким, али сам-друг, в мирские дела и нет никакого расчета соваться: он на мирском копейку себе выгадает, а дома на рупь упустит, так как же тут от мира не отслониться? Ну, и займаются мирскими делами старики из больших семей, либо побогаче кто, рукомесло который имеет какое, землю ли снимает, картофелем ли займается, а то подряды берет какие. Эти, известно, мирские люди – всегда на миру и живут…

– Ах, сова на церковь села, – обеспокоился вдруг Василий Прохорович.

– Да что же здесь такого? – удивился Сергей Леонидович.

– Плохо, – сказал Василий Прохорович и покачал головой.

– Когда сова сядет на церковь и прокричит на ней, – предзнаменование, что священника скоро сменят, либо он умрёт.

– Ну уж этого нам не надо, – решительно возразил Сергей Леонидович.

– Да уж, батька у нас справный. Бывает, что требы и даже молебны служит в долг, а долг сам знаешь – ищи его потом. Да ещё смеются над Восторговым: "А, черт с ним! Какой рублишко и пропадет, так, право, не обеднеет. Ведь ихнее житье-то – не наше! Мы вот ведь оброки платим, а они что? Так их и надо надувать завидущих. Ведь все им мало! Кажну славу в кажном доме дадут копеек по пяти, а мало-ли всего домов-то? Сколько он насобирает, а мы-то откуда деньги возьмём?

Михаил и Вячеслав сошлись легко и просто, точно были старыми знакомыми. Оба они были в том возрасте, когда друзей больше теряешь, чем приобретаешь новых, но общность воспитания, образования, опыт прошлой жизни и любопытные обстоятельства, приведшие к их встрече, сделали исключение из этого невеселого правила. Поскольку пристанища на своей земле у Вячеслава не было, то Михаил отдал ему ключи от дома, и теперь этот дом превратился в штаб-квартиру просвещенного землевладельца.

– Сделаем дорогу, поправим мост этот злосчастный, – по-маниловски рассуждал Вячеслав, который ещё целиком был захвачен своим новым поприщем.

– Тогда это будет уже не Россия, – рассмеялся Михаил, – а что-то другое.

– А ты, я гляжу, хочешь, чтоб все оставалось как на картинах Венецианова, а мы бы только чаи трескали да умилялись, оставляя всю грязь и тяжесть работы за пределами своего мировосприятия.

Михаил и сам не знал, хочет он этого или нет. Единственное, чего он желал, так это оформить землю. Возникшие препятствия, с одной стороны, чрезвычайно его раздражали, с другой же, только усиливали его упрямство.

– Я не понимаю свою собственную страну, – сетовал он Вячеславу, – а ведь я здесь родился да ещё вдобавок прожил уже несколько десятков лет, – усмехнулся он. – Я не понимаю этих людей, и не думаю, что и ты их понимаешь. Мне отказывают в очевидном, а почему? Потому что работу себе выдумывают. Государство – это и есть их личная жизнь. Им бы только крутиться да крутиться, чтобы оно их не разлюбило. Теперь вот полисы медицинского страхования решили поменять. Это так и будет без конца. Им надо изображать деятельность. Заговоры открывать в том числе.