Антон Уткин - Тридевять земель

– А вдруг это правда? – твердил Михаил.

– И что же нам делать с этой правдой? – язвительно поинтересовалась она.

И на такой вопрос ответ у него был заготовлен. Слабости Ирины Александровны, одной из которых было тщеславие, им обоим были хорошо известны.

– Подумай о матери, – сказал он, но это прозвучало до того неестественно, что заставило сестру расхохотаться. С Ириной Александровной Таня жила в полном согласии, и преимущественно потому, что мать всецело находилась под её влиянием, хотя и не догадывалась об этом.

– Ничего, – продолжала смеяться Таня, – мы сделаем её герцогиней Аликанте.

Таня жила исключительно в современном ей времени, и ощущала себя в нём вполне комфортно.

– Дура ты, – сказал Михаил, но она только посмеялась ещё. В конце концов её терпение кончилось.

– Ты живёшь в мире каких-то сказок, фантазий, – раздражённо сказала она. – Поэтому ты один, у тебя нет семьи, нет детей, ты всю жизнь только ходишь и щёлкаешь затвором. Все щёлкаешь, щёлкаешь, а птичка вёе не вылетает. Можно подумать, что ты какой-то особенный, на все ты смотришь со стороны, а ты такой же, как все. Не обманывай себя – станет проще жить. И вообще, если говорить строго, дом принадлежит Ване, это на его деньги он куплен. Мать, кстати, тоже за. С детьми там стало тяжело. Не ты же за ними следишь.

Спустя несколько дней Таня сообщила, что дом выставлен на продажу.

– Если хочешь и нет работы, поезжай туда поживи. Уже риэлторы два раза привозили покупателей смотреть, но всё же заперто. Вот и поживи там, отдохни, подумай над своей жизнью. Купаться, может быть, ещё рано, так хоть воздухом подышишь. Заодно будешь показывать дом.

– Работы нет, – сказал Михаил, – это ты угадала. Моя профессия отмирает. Сейчас такое время, что кто взял в руки фотоаппарат, тот и фотограф. Кто грамоте знает, тот и журналист. Кто палку взял, тот и капрал.

Таня смотрела сквозь него, решая какую-то свою задачу.

Пасха подошла 10 апреля. Кое-где в низинах ещё лежал снег. На Страстной Гапа красила яйца сандалом в большом чугуне, а в субботу с раннего утра заготовляла куличи и пасхи для христосования с деревней, и к вечеру буквально сбилась с ног.

Колокольню украсили транспарантным щитом с буквами Х.В., которые просвечивались изнутри фонарями. Хфедюшка, сидя на конике, тешил Гапу своим посконным богословием. После Воскресенья Христова, говорил он, солнце не заходит в продолжении всей святой недели, и день великого праздника как бы равняется семи обыкновенным дням, и много всего иного.

Ночь великой субботы выдалась чистая и ясная. Через поля, через луга, через леса, по тропинкам из деревень к уже переполненному храму тянулись люди. Опоздавшие на службу расположились вокруг церкви в ожидании крестного хода. Но вот раздался первый благовест большого колокола, вся толпа всколыхнулась, зажглись в руках свечи, и показалось духовенство в светлых ризах с крестами, с хоругвями, с иконами, и голос церковного хора возвестил: "Воскресение Твое, Христе Спасе, ангелы поют на небесех".

Ударили к заутрене, и тут же Преображенской церкви из-за речки ответил малиновый звон колокола Дмитровской церкви от Фитенгофа. Молодёжь полезла на крыши, чтобы лучше разглядеть, как будет играть и веселиться красное солнышко.

Время до обедни пережидали на кладбище, закусывая из корзинок и котомок.

После службы Соловьёвка пришла христосоваться. Сергей Леонидович, руководимый Гапой, стоял посреди зала и по очереди обменивался пасхальными поцелуями.

Всю пасхальную неделю отец Андрей Восторгов и дьякон Зефиров, сопровождаемые богоносцами, ходили по селу, служа молебны. Дети Зефирова – два мальчика невеликих лет – тоже пели молебны и получали за это от прихожан по копейке, а от бабы по яйцу. Яиц собиралось так много, что их перепекали, ставя в горшках на ночь в горячую печь. Здесь они теряли избыток влаги, и белок получал коричнево-желтоватый оттенок; они делались суховаты, но зато могли теперь не портиться в течение шести недель.

Девки и бабы ходили нарядные, сыпали бойкими шутками, любезничали с парнями, и, встретив Сергея Леонидовича, взяли его в кружок, спев шуточное, что пелось обычно холостым парням и девушкам: "А кто у нас умен? Кто у нас разумен? Ивай-люли-люли, кто у нас разумён? Сергей-сударь умён, Леонидович разумён!… Под ним конь-то пляшет: к лугам подъезжает – луга зеленеют. К цветам подъезжает – цветы расцветают. К пташкам подъезжает – пташки распевают. На широкий двор въезжает – его девицы встречают, за дубовый стол сажают, вина рюмки наливают. "Не пью я простого вина зеленого…"