Нина Воронель - Секрет Сабины Шпильрайн

Я спала долго и проснулась перед самым прибытием в Вену. Стояло самое начало лета, день выдался хоть солнечный, но не жаркий. Я с легкостью добралась до знакомого мне по прошлому пансиона «Космополит», расположенного в девятом районе неподалеку от Берггассе. Наскоро умывшись и сменив дорожный костюм на более элегантное летнее платье, я отправилась в святилище Фрейда.

С трепетом вошла я в хорошо знакомый подъезд с цветными лестничными витражами, выходящими во внутренний дворик, и поднялась на третий этаж. К счастью, дверь мне отворила не дотошная Минна, вечно желающая знать, кто, куда и зачем, а нежная красавица, старшая дочь Фрейда, Софи, которая еще помнила меня по прошлым семинарам. Ей было все равно, зачем мне знать о времени свидания ее отца с доктором Юнгом – она заглянула в отцовский дневник и сказала, что доктор Юнг должен быть у них послезавтра в два часа пополудни.

Окрыленная так удачно полученной информацией, я помчалась вниз по лестнице, стараясь поскорей убежать от настигающего меня крика Минны: «Софи, кто это приходил?» Мне казалось, что сейчас сама Минна помчится по лестнице мне вслед, чтобы выпытать, зачем мне понадобилось знать о предстоящей встрече профессора с доктором.

Я вышла на солнечную сторону улицы и почувствовала давно забытую беспричинную и, казалось, навсегда потерянную радость жизни. Я была в любимой Вене, а не в ненавистном Берлине, я была свободна от мелочного надзора зануды Павла, я могла спланировать неожиданную встречу со своим любимым юнгой и утешить его, в каком бы отчаянии он ни вышел после встречи с профессором.

А мне было очевидно, что он выйдет от Фрейда в отчаянии. Уже не говоря о бродивших в психоаналитическом сообществе слухах, просто по письмам юнги и по письмам Фрейда можно было предвидеть, что ничего хорошего от этой встречи не приходится ожидать. Недавно Фрейд написал мне: «Мое личное отношение к вашему германскому герою окончательно разрушено». Я не уверена, имел ли он в виду моего воображаемого Зигфрида или моего реального Юнга, но в любом случае никакой надежды на примирение эти слова не предвещали.

Исправить их отношения я не могла, но могла, по крайней мере, перехватить юнгу на обратном пути и хоть немного зализать его раны. Я остановилась на углу Порцелланштрассе, пытаясь определить место, откуда я смогу наблюдать завтра за входной дверью в подъезд Фрейда, чтобы не пропустить юнгу.

К сожалению, такого хорошего места на улице я найти не смогла – дома тесно прижимались друг к другу, не оставляя ни просветов, ни щелей, деревьев на Берггассе не было, а из ближайшего кафе за углом подъезд Фрейда не был виден. Тогда я вернулась обратно и вошла в подъезд. Нижняя часть вестибюля представляла собой широкую – от стены до стены – короткую лестницу в три ступеньки, за несколько шагов от которой начиналась настоящая крутая лестница вверх с литыми чугунными перилами и витражами.

Из-за цветных стекол витражей нижняя широкая лестница была освещена очень слабо, а дальние ее углы возле стен вообще тонули в полутьме. Я решила прийти за десять минут до двух в темном платье и в шляпе, скрывающей мое лицо, и стать в слабоосвещенном углу. Я была уверена, что юнга, нервно сосредоточенный перед решительной встречей со старым другом и новым врагом, даже не заметит смутную женскую фигуру в дальнем углу вестибюля.

Теперь мне оставалось только с легким сердцем пойти осматривать венские красоты. Целых два дня я проболталась в этом красивейшем уголке мира, иногда заходя в кафе, чтобы передохнуть и расслабиться. Меня поразило, что все стены и заборы центра города заклеены одной и той же афишей, которую кто-то безуспешно пытался соскоблить. На афише была изображена совершенно обнаженная девушка, привязанная к столбу, по диагонали красной краской было написано название спектакля. Афиши были расклеены очень добросовестно, и потому на разных афишах разрушителю удалось соскоблить разные их части – так что и образ голой девушки, и название спектакля можно было восстановить, только если сопоставить несколько изувеченных афиш.

Я с интересом принялась сопоставлять и обнаружила, что девушка весьма хорошо сложена, а спектакль называется «Андромеда». Мое любопытство было задето, и я отправилась в театральное кафе в надежде, что там кто-нибудь откроет мне тайну этой афиши. Молоденький официант, с которым я разговорилась, оказался начинающим актером, подрабатывающим в кафе, и, конечно, знал все об этом злополучном спектакле. Он охотно рассказал мне, что опера «Андромеда» действительно была поставлена и очень скоро запрещена по требованию уважаемых граждан города именно из-за этой обнаженной девицы, которая весь спектакль стояла в центре сцены, привязанная к столбу.