Нина Воронель - Секрет Сабины Шпильрайн

Но страшней всего было то, чего ни в каких книгах никто не описал - на тротуаре перед домом лежала Шурка в ночной сорочке. Рыжие кудри рассыпались по асфальту, пола сорочки высоко вздернута, ноги странно подогнуты под спину, одна рука закинута за голову, рот раскрыт. Я бросилась к ней, не обращая внимания на жар и на искры, Сабина рванулась за мной и стала щупать пульс на Шуркиной закинутой за голову руке. Потом опустилась перед ней на колени и прислонилась ухом к тому месту на груди, где должно биться сердце. Но шум и треск стоял такой, что ничего нельзя было услышать.

"Помоги мне", - сказала Сабина и мы вместе оттащили Шурку подальше от горящего дома - очень кстати, потому что через секунду внутри дома что-то обрушилось и на то место, где только что лежала Шурка, посыпались пылающие обломки. Странно и страшно было, что когда мы с Сабиной тащили Шурку по асфальту, она не стонала и не корчилась от боли - ей как бы было все равно. Но мне не хотелось верить, что ей действительно все равно: «Просто она потеряла сознание и не чувствует боли, правда?» Сабина печально покачала головой и снова стала слушать Шуркин пульс. Потом молча повернула ее голову на бок, и я увидела большую рваную рану, идущую от уха до затылка. Кровь запеклась на рыжих кудрях.

И тут до меня дошло: «Шурку убили, да? Ее убили и она умерла?» Это невозможно было понять - как могла умереть Шурка, такая веселая, такая умелая, такая живая? От горя я даже забыла, что наш дом сгорел вместе со всеми нашими припасами, с нашей буржуйкой, за которую так много было заплачено, с нашими книгами, с нашими туфлями и платьями, с нашими кастрюлями, с нашими плитками, ведрами и выварками. В чем мы теперь будем держать воду? Впрочем, и набрать ее было бы негде, ведь и кран сгорел вместе с домом. И вообще, где мы теперь будем спать?

Я отвернулась от мертвой Шурки, чтобы не видеть ее посиневшего мертвого лица, перебежала через улицу и прислонилась к дереву, которое вроде бы пока не собиралось загораться. И тут за спиной у меня кто-то закричал: «Мама! Мама!» Мне почудилось на миг, что это кричит Шурка. Я обернулась и увидела двух женщин с рюказаками, бегущих к нам со стороны Буденновского проспекта. Одна из них показалась мне знакомой, в спутанных мыслях мелькнуло: «Рената? Не может быть! Только этого нам не хватало!»

А Сабина уже бежала им навстречу, протягивая руки и спотыкаясь. Не добежав, она запнулась о какую-то неровность и упала на колени. Наверно она сильно ушиблась, потому что никак не могла подняться, хоть упиралась в землю ладонями и локтями. Незнакомые женщины подбежали к ней, плюхнулись на асфальт рядом с ней и начали ее целовать. «Мама! Мамочка! - кричали они, рыдая. - Мы уже не надеялись когда-нибудь тебя увидеть!»

"Откуда вы? Как вы сюда попали? - спросила их Сабина. -Ведь поезда не ходят!» - «Какие поезда? Мы пробирались сюда пешком. Через линию фронта! Мы два месяца шли по тропинкам. Мы просили милостыню. Но никто не подавал. Мы выменяли на еду все свои вещи! Мы боялись, что никогда сюда не доберемся!» - затараторили они, перебивая друг друга. «А зачем вы сюда шли?» - «Наш дом разбомбили и нам негде было спать. А по радио уверяли, что Ростов не сдадут никогда». - «Я же вам велела не верить тому, что говорят по радио! Здесь немцы со всех сторон». - «Ладно, пойдем домой и там поговорим». - «Домой? Вон наш дом - видите, горит?»

1.

Ты не поверишь, девочка, но я выросла в очень несчастной семье, в семье без любви. Мои родители были очень богатые люди, мой папа был умный, интеллигентный человек с нежным сердцем, но мама его никогда не любила. Он делал ей предложение три раза, и она каждый раз ему отказывала. Потому что до него она любила другого, и он любил ее, но свадьба не состоялась и им пришлось расстаться. Я подслушала однажды, как нянька рассказывала кухарке, что мамин возлюбленный был гой, то-есть не еврей, а дедушка-раввин запретил маме выходить замуж за гоя. Мама не решилась ослушаться дедушку, но никогда не смогла полюбить другого человека, даже такого благородного, как мой папа.

На четвертый раз она согласилась выйти за него замуж, и это было непростительной ошибкой. Подумать только, что я через тридцать лет совершила ту же ошибку! Но об этом не сейчас, о моей ошибке мы поговорим потом, когда придет время. Наш дом был, что называется «полная чаша»: ты помнишь свою квартиру на Пушкинской? А наша была вдвое больше - до того, как большевики разделили ее на две.