Нина Воронель - Секрет Сабины Шпильрайн

«Я придумала, как ее спасти. Все соседи из нашего дома убежали, а я могу отмычками открыть любую дверь. И вы спрячетесь в той квартире, в какой захотите».

«Лина, что там? Кто пришел?» - позвала Сабина из столовой. Я не ответила, не в силах оторвать взгляд от улицы, где разворачивалась и отъезжала прочь от дома большая зеленая машина с Розенбергами, которых собирались убить за то, что они евреи. «Лина! - уже громче позвала Сабина, вышла в прихожую и зажгла свечку.- Где ты?» Заметив открытую дверь моей комнаты, она вошла к нам с Шуркой, оставив свечу на тумбочке в прихожей: «С кем ты? Что вы делаете тут в темноте?»

«Мы смотрим, как немцы увозят Розенбергов», - сходу ляпнула Шурка. Я похолодела - сейчас Сабина устроит истерику! Но она только сказала с облегчением : «А, это ты, Шура», и даже не спросила, куда и зачем увозят Розенбергов, словно и не слышала об этом. Но Шурка не умолкала, она опять повторила про евреев и предложила Сабине спрятаться в любой соседской квартире – на случай, если кто-нибудь донесет.

«Нет, Шура, спасибо за заботу, но я устала прятаться. – тихо ответила Сабина и не села, а почти упала на роскошную мамывалину кровать. - Я двадцать лет пряталась от советской власти и больше не хочу. Теперь я решила принять свою судьбу, какой бы она ни была». «А Линка? О Линке вы подумали?» – завопила Шурка, забыв всякую осторожность. «Линочке ничего не угрожает, у нее в метрике черным по белому написано, что она русская». «Но ведь она без вас пропадет! – взвыла Шурка. – У нее никого нет, кроме вас!» «А ты? В случае чего ты за ней приглядишь? Ты мне обещаешь?»

И тут Шурка вдруг разрыдалась, не просто заплакала, а именно разрыдалась, тряся рыжими кудряшками, колотя в воздухе руками и топая ногами: «Не знаю, ничего не знаю, ничего не могу обещать! Я даже не могу обещать, что останусь в живых после этой ужасной войны!»

Сабину словно ветром сдуло с кровати: рыдающая Шурка - это было именно то, что ей нужно. «Тише, тише», - прошептала она и с непостижимой силой усадила Шурку на стул. Сабина была маленькая и щуплая, а Шурка - высокая и крепкая, да к тому же еще и молодая, но она подчинилась легкому касанию пальцев Сабины и, все так же рыдая, села на стул. А Сабина, стоя за ее спиной, начала порхать пальцами по Шуркиным вискам, щекам и шее. Через минуту Шурка перестала трястись и топать, еще через минуту перестала колотить руками в воздухе, а потом перестала рыдать и затихла, негромко шмыгая носом.

«Вот и хорошо, вот и отлично, - шептала Сабина, приглаживая рыжие Шуркины кудри. – А теперь иди спокойно домой, к бабушке. Она, небось, там волнуется, куда тебя унесло в такое время».

«Так вы думаете, меня не убьют?» - спросила Шурка каким-то кротким, совсем не Шуркиным голосом. «Скажи, зачем кому-то тебя убивать?» - «Говорят, пуля - дура, а мне часто снится, что меня уже убили». Она пошла к двери, но с полдороги вернулась, и уже в прихожей, где горела свеча, положила палец прямо на язычок пламени: «Я клянусь, что вас, Сабина Николаевна, они получат только через мой труп!» И, уже выходя на лестницу, показала нам свой палец - там полыхал малиновый волдырь ожога.

17.

Вышло так, что Шурка напрасно обожгла свой палец - немцы так и не успели приехать за Сабиной, через три дня их выгнали из города. Все эти три дня за городом ухали и грохотали пушки, а в небе, выше пушек, на разные лады завывали самолеты. Мы уже научились отличать прерывистый лай немецких истребителей от ровного завывания наших бомбардировщиков, хотя результат их действий был неотличим - от их бомб и снарядов одинаково рушились дома и гибли люди.

Откуда нам было знать, что немцы уходят? По нашей улице они не уходили, если не считать нескольких мотоциклов, стремительно промчавшихся от Ворошиловского проспекта к Буденновскому, - скорей всего их армия отступила в другую сторону, на юг или на восток, я не очень отличала.

О том, что они ушли из города, нам сообщил неожиданно оживший громкоговоритель. Он вдруг затрещал, задышал и сказал красивым голосом диктора Левитана: «Сегодня, 28-го ноября советские войска освободили от немецких захватчиков город Ростов-на-Дону». Не успел он произнести эти волшебные слова, как улица заполнилась народом. Всю эту страшную неделю казалось, что в домах за закрытыми ставнями нет ни одного человека - ни в одном окне вечером не загорался свет, никто не выходил из подъездов, не шел по тротуарам и не переходил улицу на перекрестках.

Только иногда большая зеленая машина подъезжала к какому-нибудь дому, из нее выскакивали немецкие солдаты, заходили в подъезд и выводили оттуда каких-то людей. «Евреи», - шептала Шурка, которая повадилась приходить к нам каждый день и следить за происходящим сквозь щелочку в ставнях. Из ее окон улица не была видна, они выходили во двор и в соседний переулок.