Элис Петерсон - Письма моей сестры

– Что ты делаешь? Мама! – Я хватаю ее за плечи. – Перестань! Ма, ты пугаешь меня! Что случилось?

– Не знаю, как тебе и сказать, – отвечает она наконец.

– Почему плачет папа?

– Потому что мне только что сообщили, что у меня опухоль мозга. – Она берет еще одно письмо и рвет его пополам.

Папа уводит маму по коридору; я смотрю им вслед. Он обнял ее за талию, а она ласково положила руку ему на спину.

Я возвращаюсь на кухню и сажусь к столу.

– Этого не может быть. Это неправда. Скажите мне, что это неправда, – бормочу я.

– Не могу, – отвечает папа, садясь рядом.

Надо взять себя в руки.

– Почему вы ничего мне не говорили? Почему делали все одни?

– Мы не думали, что окажемся в таком положении. Наш семейный врач сказал, что нам нечего беспокоиться.

– О чем нечего беспокоиться?

– Полгода назад у мамы был эпилептический приступ.

– Эпилептический приступ? Почему вы не…?

Папа останавливает меня, выставив ладонь.

– Мы были тогда у врача, и он успокоил нас – мол, в нашем возрасте такое случается. Сказал, чтобы мы шли домой и не волновались. Вот мы ничего и не сказали тебе. – Папа подходит к бару и наливает себе виски. – Потом у нее случился еще один, когда она готовила ужин. Она стояла прямо здесь, на этом месте, и готовила мне тот чертов ужин. Резала овощи. А потом у нее был еще и еще, лекарство не действовало. Я настаивал, чтобы она показалась неврологу. Кэти, ты ведь знаешь, ее трудно уговорить. Когда я позвонил тебе и спросил, можешь ли ты взять к себе Беллс, мы должны были через два дня идти к неврологу. Мне трудно было бы заниматься одновременно этим и справляться с Беллс.

– Понятно. – Я киваю. – Но почему ты ничего мне не сказал в тот раз?

– Потому что мы все еще отчаянно надеялись, что все обойдется, что эти приступы можно держать под контролем с помощью лекарств. Мама сделала энцефалограмму, и она ничего серьезного не показала. Мама выполняла все смешные тесты, ну ты знаешь, когда надо считать назад семерками и следить глазами за пальцем доктора. Она чувствовала себя нормально, ничего страшного, казалось, не было. Потом врач предложил сделать МРТ, и сегодня нам сообщили результаты. Мы пробыли в больнице весь день. – Папа весь сникает. – У нее растет опухоль, и эпилептические приступы вызваны увеличивающимся внутричерепным давлением. Возможно, опухоль у нее уже несколько лет.

Я промолчала, не зная, что сказать.

– Поверь мне, Кэти, я очень хотел тебе это сказать, но она была категорически против. Она считала, что не стоит тебя беспокоить раньше времени, что прежде надо выяснить все точно. Мы собирались сказать тебе, честное слово.

– Ей можно сделать операцию? Удалить опухоль?

Папа роняет голову на руки, словно пытаясь отгородиться от всего мира.

– Неужели мы ничего не можем сделать? – потрясенно спрашиваю я.

– Перестань, Кэти, пожалуйста. – Я никогда не видела плачущего отца. У меня тоже начинают течь по щекам слезы. Я обнимаю папу, он утыкается мне в плечо, и ткань намокает от его слез.

– Я не смогу жить без нее, Кэти. Я не смогу жить без нее.

Я сижу на старом сундучке в моей спальне и курю. На улице слышатся веселые голоса. Вероятно, люди вернулись из паба. Сознают ли они, что их жизнь может мгновенно измениться? Что завтра с ними может произойти нечто такое, что изменит все? Конечно, нет, не сознают. Они такие же, как я еще несколько недель назад. Я крутилась в собственном мире, восприняла как катастрофу отцовскую просьбу принять у себя Беллс; восприняла как конец света, когда она срезала бирки с моих маек. Снова оживает мой мобильный, и я наконец достаю его из сумочки. Три голосовых сообщения.

«Где ты и где моя машина, черт побери?» – Бац. Конец связи. – «Это опять я…» – возмущенно вопит Сэм. Я отключаю его на середине фразы. Завтра позвоню ему и все объясню.

Я иду по темному коридору мимо старой спальни Беллс. Как мы скажем ей про маму? А ведь придется сказать. Мама с папой больше не станут нас обманывать, пытаться оградить нас от правды. Это никогда не помогает; наоборот, так еще больнее.

Я нагибаюсь над раковиной в ванне, мне стало нехорошо. Распахиваю дверцу шкафчика и смотрю на множество пузырьков и бутылочек. Очень много пузырьков с завинчивающейся крышкой и желтыми пилюлями. Все очень древнее. Я беру бутылочку с датой «1974» и выбрасываю ее. Потом пересматриваю по очереди все остальное. Лекарств много – от болей в желудке, в груди, от головной боли – но ни одного, которое помогло бы мне заснуть.