Давид Шахар - Путешествие в Ур Халдейский

— Да-да, на все эти глупости — на варку, жарку и печение я и растрачиваю всю свою жизнь! Когда я изучала филологию в Кембриджском университете, все мои профессора были уверены, что меня ждет блестящая академическая карьера. Я всегда смущалась и краснела до корней волос, когда декан филологического факультета превозносил меня в лицо. Я всегда сомневалась, действительно ли я заслуживаю этого славословия. Все же я чувствовала, что, несмотря на все свои несовершенства, я предназначена для филологических исследований и что в моих силах внести скромный вклад в науку. Я и не представляла себе, будучи юной студенткой, что вместо занятий филологией все дни свои проведу на кухне, среди кастрюль и горшков.

Иногда случалось, что очередь филологии задерживалась вследствие невежества новых гостей, впервые приглашенных на трапезу в доме члена Верховного суда и незнакомых с застольными порядками хозяйки. Если восхваления яств задерживались по какой-либо причине, обычно потому, что приглашенные были погружены в беседу с судьей, госпожа Гуткин тревожно морщила лоб и обращалась к сидящему рядом с выражением лица, с которым обычно обращаются к больному, и спрашивала его, не кажется ли ему, что что-то не в порядке со вкусом супа. Она опасается, что суп слишком пряный. А что относительно фаршированной рыбы? Не находит ли он, что она слишком тяжела для пищеварения? Такая порция рыбы может, Боже упаси, оказаться тяжелой для организма и привести к нарушению сна. Может быть, следует вернуть на кухню эту фаршированную рыбу (о эти шарики фаршированной рыбы, одновременно упругие и пышные, тонкие в своей остроте и острые в своей сладости, жующиеся с вожделением и тающие во рту с нежностью, проникающей в самые недра желудка, о эта знаменитая фаршированная рыба, которая была жемчужиной в короне и блистательным венцом творения судейской жены!) и попросить у кухарки сделать яичницу или что-нибудь другое, простое для приготовления и легкопереваримое? Как только звуки тревоги в голосе хозяйки достигали слуха ее мужа, тот немедленно прекращал беседу и возгласом «Ида!» подавал сигнал к началу славословий.

— Ида! — Ибо таково было имя его благоверной. — Подобной рыбы я не ел уже много лет! В прошлую субботу она была не настолько удачной. Даже моей маме, мир ее праху, которая была величайшей специалисткой по фаршированной рыбе во всем Еврейском квартале Старого города, не всегда удавалось приготовить такие шарики. Каково ваше мнение, господин Холмс, — кричал он прямо в ухо старому английскому художнику, сидевшему одесную, который уже долгие годы был туг на ухо. — Каково ваше мнение о фаршированной рыбе?

После такого тонкого намека даже новобранцы среди посетителей судейского дома и даже самые рассеянные из них присоединяли свои голоса к хору восхвалений — кто внятными словами, а кто причмокиванием, покачиванием головы и блаженными стонами, что немедленно приводило к возрождению филологии. «Когда я изучала филологию в Кембриджском…»

Судья торопился вызвать славословие сотрапезников не только потому, что хотел доставить удовольствие супруге, но и главным образом из опасения, что дочь его Орита опередит его по-своему. Яэли он не опасался. Он знал, что чем более филологические аспекты и участники застолья будут ее сердить, тем скорее она замкнется в себе и будет молчать. Иное дело Орита. Филологическая тема не злила Ориту, а забавляла, а когда она приходила в шутливое настроение, нельзя было позволить ей посвятить новичков в тайну застольного этикета в том доме, где они трапезничали. Она может на людях оскорбить свою мать из одной только шутливости, и именно это огорчало судью, который обычно не ждал худого от потех, устраиваемых Оритой, когда та бывала в хорошем расположении духа, а, напротив — получал от них удовольствие. Орита даже готовить научилась шутки ради. Озорничая и доводя мать до скандалов, расстройств и вспышек гнева, «в Святая Святых старой филологии» (как она называла эту кухню, настолько ненавистную ее сестре Яэли, что та иногда отказывалась выпить чашку чаю, лишь бы не входить в нее) Орита научилась готовить различные пикантные блюда, печь пироги и взбивать сливки.

— Если бы я отправилась с рабочей бригадой, — сказала Орита Яэли, — то я бы готовила Луидору Молчальнику на десерт пирог со взбитыми сливками.

Это говорилось в ответ на утверждение Яэли, что она отправилась с бригадой не из идеализма (ведь само это понятие ненавистно ей не менее, чем то слово, которое его обозначает), но просто для того, чтобы у Луидора Молчальника была горячая еда после изнурительного рабочего дня.