Юлиан Кавалец - Современная польская повесть - 70-е годы

Из того, что рассказывает суду главный свидетель, складывается такая картина: бой, густо рвутся снаряды, раздаются автоматные очереди, дворец, вернее, его развалины, служебные постройки и деревня оказались в зоне обстрела, огромное пространство опустело, люди попрятались, и лишь во дворе около развалин господского дома танцуют и поют два старых растерзанных конюха и молоденькая ясновельможная паненка; у расщелины среди развалин стоит мальчик и кричит танцорам — возвращайтесь в подвал, возвращайтесь в подвал!

Но криков его никто не слышит, троица в экстазе кружится в вихре танца.

Танцорам бой несколько мешает, они то и дело все вместе или по одному строят гримасы, орут, передразнивая гул канонады, вскидывают вверх руки и кричат нетерпеливо и умоляюще — перестань, перестань…

Они кричат так, словно через минуту примутся отчитывать этого приставалу, который расшумелся, — не валяй дурака, отвяжись, хватит яркого света, разве не видишь, что мешаешь веселиться; мы хотим поплясать и попеть, а ты невесть что вытворяешь, все шумишь, все шумишь.

Они снова берутся за руки, образуют маленький хоровод и кружатся, напевая, — станем в круг, станем в круг…

Главный свидетель видит их хорошо, потому что они веселятся на фоне огромного огненного столба, который взметнулся в небо, когда запылала старая, плоская рига.

Они разрывают круг, кружатся поодиночке, каждый поет свое, один из конюхов, тот, что накинул куртку на ясновельможную паненку, нагибается и срывает какие-то сорняки с длинными стеблями, сплетает из них нечто вроде венка и надевает на голову ясновельможной паненке, которая в момент коронации сбрасывает с себя старую куртку; и вдруг, неожиданно — об этом рассказывает главный свидетель — выпрямляется как струна и застывает по стойке «смирно».

Тогда два старых, растерзанных конюха принялись прыгать и кругами плясать вокруг нее; но из рассказа мальчика следует, едва они начали пляску, у совсем уже теперь обнаженной ясновельможной паненки, прямой и преисполненной достоинства с момента возложения на ее голову этой смешной короны, подогнулись ноги, и она упала на колени на выжженную, черную траву, недалеко от величественного огненного дерева с черной верхушкой; и стояла на коленях прямая, вытянувшись как струна.

А конюхи все водили свой хоровод, продолжали плясать вокруг коленопреклоненной ясновельможной паненки.

Потом она раскинула руки, а конюхи все кружились и кружились вокруг ясновельможной паненки, ставшей вдруг похожей на крест; потом она с раскинутыми в стороны руками упала лицом на черную выжженную землю, как будто хотела поклониться тому величественному огненному дереву; а конюхи какое-то время продолжали водить хоровод вокруг лежащей в черной траве ясновельможной паненки.

Наконец они перестали плясать, наклонились над ней, перевернули навзничь, стали уговаривать подняться, но она ведь не могла их уже услышать.

Потом вдруг один из конюхов понял, что ясновельможная паненка никогда уже не встанет и никогда не пойдет плясать; тогда он повернулся лицом к полям, откуда летели пули, и пронзительно и страшно закричал — перестань, перестань… будто кричал кому-то знакомому, несносному насмешнику, который испортил всю забаву, надеясь, что тот услышит его.

Судья (мальчику). Какой вид был в этот момент у конюха?

Мальчик.Лицо было багровое, страшное, рубаха вылезла из штанов, будто он надел бабское платье.

Судья (мальчику). Почему он был страшен?

Мальчик.Глаза, глаза были страшные, и руки.

Судья (мальчику). Почему руки?

Мальчик.Не знаю почему, но были страшные.

Судья (мальчику). Может, попробуешь объяснить, почему руки конюха были страшные?

Мальчик.Они были большие, черные, хотели что-то схватить, а не знали что, были страшные.

Из дальнейших показаний главного свидетеля следует, что тот конюх, выкрикнув страшные крики-приказы — перестань, перестань, — вдруг замолк, присмирел и стал размахивать большими черными руками; и казалось, будто он отгонял рой остервеневших ос; он так вел себя, словно удивлялся, что его руки, отгоняющие ос, двигаются не так, как ему хочется; ему хотелось махать ими ловко и быстро, чтобы избавиться от назойливых ос, а руки не хотели его слушаться.

И он наконец, повернувшись к полям, спросил неизвестно кого, может быть, те далекие просторы — что это, что это, что это?