Юлиан Кавалец - Современная польская повесть - 70-е годы

Мальчик.Как будто не было боя, как будто была тишина.

Судья (мальчику). Расскажи, как они прыгали в погребе?

Мальчик.Вроде как танцевали.

Судья (мальчику). А какой вид был у танцоров?

Мальчик.У смердил была мокрая одежда и мокрые лица, а ясновельможная паненка совсем голая, потому что на нее еще не накинули куртку.

Судья (мальчику). Что еще можешь сказать о них?

Мальчик.Что им было весело.

Судья (мальчику). И ясновельможной паненке тоже?

Мальчик.Ясновельможной паненке тоже.

Судья (мальчику). Что было потом?

Мальчик.Когда они наплясались и напелись, один смердила накинул на ясновельможную паненку свою куртку, и они вышли из погреба.

Затем главный свидетель рассказывает, что когда они вышли из погреба, то прошли узким проходом между развалинами совсем рядом с ним, но не заметили его, потому что он спрятался поглубже в развалинах, что, впрочем, было нетрудно сделать, поскольку обломки разбитого снарядом дома образовали многочисленные дыры и укрытия; главный свидетель рассказывал еще, что, когда они проходили рядом с ним, до него долетел приятный запах, смердилы выкупались в старом, дорогом вине, и вино смыло с них вонь, которой они были пропитаны с детства, можно сказать, пропитывались в течение нескольких поколений, и так, надушенные, словно важные господа, с обеих сторон поддерживая под руки ясновельможную паненку, эти фантастические шаферы с фантастической невестой вошли в фантастический, ошалевший от войны мир, вошли радостно, словно на веселую свадьбу.

Судья (мальчику). Откуда ты знаешь, что им было весело?

Мальчик.Потому что они весело распевали, размахивали руками и дрыгали ногами, как в танце.

Судья (мальчику). Не припомнишь ли ты слова песни, которую они пели?

Мальчик.Они пели о молодости и любви.

Судья (мальчику). Можешь ли повторить слова этой песни?

Мальчик.Там было: не жалей своих уст, дивчина, — это долетело до меня в перерыве между взрывами.

Судья (мальчику). А еще что-нибудь помнишь?

Мальчик.И еще: приди ко мне лунной ночью — это я услышал, когда они проходили рядом со мной.

Судья (мальчику). А еще?

Мальчик.Дай сладкие уста свои.

Судья (мальчику). А еще?

Мальчик.Приди в мои объятия и всю себя отдай.

Судья (мальчику). Какой у них был вид?

Мальчик.У смердил был растерзанный вид, рубашки вылезли из штанов.

Судья (мальчику). А ясновельможная паненка?

Мальчик.На ней была широкая расстегнутая куртка одного из смердил, который уже не вонял, но куртка не прикрывала ее.

Судья (мальчику). То есть?

Мальчик.Ну, значит, она была совсем голая, была голая.

Судья (мальчику). Что происходило вокруг?

Мальчик.Продолжался страшный бой, снаряды свистели и рвались, недалеко горели дома.

Судья (мальчику). А они не боялись?

Мальчик.Они взялись за руки и, как дети, пели и плясали.

Судья (мальчику). Среди всего этого?

Мальчик.Среди всего этого.

Судья (мальчику). А кто-нибудь с ними еще был?

Мальчик.Никого не было.

Суд тем не менее все жует и пережевывает дело и никак не может оторваться от этого происшествия.

Здесь сказывается обычное человеческое любопытство, ведь события в погребе не вносят в дело А. В. ничего нового; но не одно любопытство заставляет суд задавать бесконечные вопросы главному свидетелю; наверняка суду было важно доказать, что А. В. не имел ничего общего с тем, что происходило в погребе и потом, когда эта тройка вышла прямо на поле боя; таким образом отпадало последнее звено в цепи обвинений, перечисляемых Б. М., когда он плеткой подсекал ноги отца, ведя его к месту казни.

Из дальнейших показаний главного свидетеля следует, что, когда тройка оказалась в самом пекле и, не обращая внимания на пули и снаряды, пела и плясала, он прошмыгнул туннелем, образовавшимся в развалинах, поближе к ним и крикнул — возвращайтесь!

Он крикнул несколько раз, потому что испугался за них, но они, вероятно, не слышали, поскольку пели и выкрикивали — гоп, топ, гей, гоп… — и очень были увлечены своей забавой.

Из дальнейших показаний главного свидетеля следует, что конюхи и ясновельможная паненка бой всерьез не принимали, решили, что кто-то дурачится, назойливо пристает, мешает их веселью; ибо время от времени после очередного взрыва — а падали снаряды совсем рядом — конюхи и ясновельможная паненка кривлялись, орали, передразнивая взрывы, и слышно было, как кричали — бух, бах, тарарах…