Энгус Уилсон - Рассказы

— Понимаете, в какой-то момент Роустон должен навязать свою волю властям…

Но Хагет не желал слушать. Он держал идиота Кенни в качестве талисмана и, относясь к нему со смешанным нежно-покровительственным чувством, не мог допустить, чтобы Редж затирал его карманного Мышкина. Хагет здесь главный, сказал он себе, а не Редж.

— Заткнись, Редж, — сказал он. — К черту твоего Роустона и прочих вшивых сатанят-нигилистиков с их вонючей, жалкой местью обществу. Чем они лучше всяких там Дон-Жуанов, Растиньяков, Сорелей и остальной романтической шушеры? Связанные по рукам и ногам своей жалкой хитренькой волей, своим жалким умишком, своими мелкими, слишком человеческими уловками. Пусть станут за черту безумия и там обретут подлинное Ви́дение и подлинную Волю — в желтом доме, со стариком Билли Блейком [32] Блейк Уильям (1757–1827) — английский поэт и художник. Некоторые книги Блейка проникнуты мистицизмом. . — И когда Редж собрался возразить, он демонстративно отвернулся. — Сегодня Кенни двадцать один год, — сказал он, — мы празднуем его день рождения. — Вопрос был исчерпан.

Сьюзен взяла Кенни за руку. Она всегда мечтала обучать недоразвитых, исправлять правонарушителей. Ее переполняли материнские чувства, но вопреки всему она надеялась, что их сочтут чем-то большим и в Редже проснется ревность. Вначале она надеялась даже, что они и вправду станут чем-то бо́льшим, но Кенни был так бездеятелен с ней, так по-детски убаюкан близостью, что она ничего не испытывала. Шарага приняла их дружбу как подтверждение нормальных наклонностей Кенни, зато в ней впервые зародилось сомнение. Тем не менее она сжала ему руку и поцеловала его в губы. «Желаю тебе счастья, дорогой», — сказала она. И все остальные, кроме Реджа и Розы, подхватили ее слова.

Кенни вдруг застеснялся. Снисходительность Шараги согревала его, он воспринимал ее как доброту, не требующую услуг взамен, а такая, думал он, редко встречалась в его жизни. И это внезапное изъявление чувств растрогало его. Конечно, ему хотелось отпраздновать день рождения, но больше всего ему хотелось слышать беседу Шараги. Он не любил Реджа, даже испытывал радость, когда его громил Хагет; но все-таки Редж был важным человеком, вторым после Хагета, и воспользоваться днем его рождения для того, чтобы прервать излияния Реджа, — это казалось Кенни чуть ли не святотатством. Годы научили Кенни не только ненавидеть, но и угождать, и теперь он искал случая угодить Реджу. Ничто так не удивляло его в Шараге, как количество сочиняемых там пьес, романов и рассказов; да еще, пожалуй, странные имена героев — не обыкновенные человеческие имена, как в других книгах, а какие-то странного вида фамилии вроде Горфита, Сугдена, Берлика или Роустона. Не ведая об общем их предтече Д.-Г. Лоуренсе, он самостоятельно пришел к выводу, что вожди, то есть, видимо, люди с Волей, отказываются от имен — ведь и Хагета иначе как Хагетом никто не называл. Возможно, что все эти странные герои произведений Шараги были как бы данью уважения Хагету. Кенни старательно запоминал их фамилии. И теперь он повернулся к Реджу и, употребив все свое обаяние, сказал:

— Мне кажется, Роустон довольно-таки напоминает Сугдена в пьесе Гарольда. В смысле, что он все делает вроде как с целью. — Как всегда, выговор у Кенни, в отличие от грамматики, был очень благородный. Вкупе с его миловидностью это внушало Реджу особенное отвращение.

— Ради всего святого, Хагет! — воскликнул он. — Если ты хочешь верить во все эти достоевские штучки, неужели нужно навязывать нам каждого слабоумного содомитика? Скажи хотя бы своему протеже, чтобы он не играл у меня на нервах.

Сьюзен и Хагет с тревогой посмотрели на Кенни: он столько раз рассказывал им о своем свойстве «заводиться» и не соразмерять силу. Но слава богу, некоторые слова не встречались ему у Хэвлока Эллиса; вспышка Реджа явно привела его в замешательство.

— Слушай, Редж, — властно произнес Хагет. — Д.-Г. Лоуренс был дурак. К счастью для человечества, труп его давно истлел. И не трудись перевоплощаться в него среди нас. У тебя борода не та. — После чего, повернувшись к Сьюзен, объявил: — Я думаю, праздничный обед у Вителлони, а ты, Сьюзен?

И через несколько минут Шарага увлекла Кенни на вакханалию пасты, ризотто и красного кьянти. Единственное, что мог сделать Редж, это уговорить Розу остаться с ним в кафе, но она твердила: «Это глупость — пропускать вечеринку».

Сначала была идея отправиться к Хагету, захватив побольше испанского красного вина, и слушать там записи пенсильванских железнодорожных песен, исполняемых без сопровождения. Однако когда подошла очередь фруктового салата и мороженого, душевный подъем Хагета породил другой план.