Энгус Уилсон - Рассказы

— По-моему, вопрос о расхождении между наукой и религией сегодня несколько утратил остроту, — ответил Питер, сдерживаясь изо всех сил. — В конце концов, мы знаем немало современных физиков, которые очень терпимо относятся к вере.

— Скажите, как мило с их стороны! К тому же, я не о том говорю, что, выражаясь языком Би-би-си, называется «вера в бога», — это, в общем-то, не подлежит обсуждению. Я говорю о посещении церкви. Нежелание имущего и просвещенного сословия ходить в приходские церкви и тем самым служить примером для других есть в наш безответственный век злейшее небрежение своим долгом.

— Но не станете же вы ратовать за то, чтобы в церковь ходили неверующие!

— Э, милый мой, — сказал Хеймиш, — все эти рассуждения о вере и неверии достаточно примитивны. Уважающий себя римлянин мог быть в душе стоиком или эпикурейцем, однако это не мешало ему исполнять свой гражданский долг, принося жертвы богам. Раз нам даны привилегии, мы обязаны вести себя должным образом и подавать пример низшим классам.

— Я считаю, — сердито сказал Питер, — что подобные взгляды — полная дичь, и притом несовместимая с христианством.

— Вот-вот, — сказал Хеймиш, — «Санди экспресс» тоже так считает. А я считаю, что единственно достойный подход к современному миру обязательно и аттестуют как полную дичь.

Обмен колкостями прервало появление мистера Кокшотта с какими-то бумагами в руках, и Хеймиш удалился.

— А где же Дженни? — с оттенком нетерпения спросил Питер.

— В наши дни, когда попрано все святое, — ответствовал мистер Кокшотт, — даже прекраснейшие из дам вынуждены нести бремя забот по хозяйству — проще говоря, женщины помогают кухарке мыть посуду.

— Может быть, и я могу им помочь?

— Упаси боже, юноша. Ни-ни. Сохраним за собой хоть какие-то преимущества нашего пола. Дженни говорила, что вы большой книгочей, так вот я принес вам кое-что из своих досужих записей — загляните на сон грядущий.

Питер принял от него оттиски с искренним интересом.

— Почитаю с большим удовольствием, — сказал он.

— Благодарю вас, — сказал мистер Кокшотт. — Благодарю. Мною взлелеян замысел более обширной работы — истории Северного Кембриджшира, которая явится научным описанием меняющихся установлений и одновременно, смею надеяться, будет иметь ценность как занимательное литературное произведение, дающее панораму местной жизни с ее колоритными обычаями и типическими образами. К несчастью, положение мирового судьи и землевладельца — хоть, разумеется, и скромных масштабов — вынуждает меня уделять литературным занятиям меньше времени, чем хотелось бы. Во всяком случае, я не принадлежу к числу тех, кто довольствуется изложением сведений в ущерб стилю. В том-то, увы, и причина моих разногласий с добрыми нашими соседями, учеными Кембриджа. Их кропотливые изыскания для меня в большинстве своем безнадежно скучны, что и понятно, поскольку я не педагог и не педант. С другой стороны, хоть я и полагаю, что страницы истории, буде они претендуют на долговечность, должны быть пронизаны воображением, я не мог бы писать в так называемом популярном историко-биографическом жанре. Для этого я питаю слишком большое уважение к достоверности и слишком мало интереса к темной подоплеке событий прошлого, да и до требуемого уровня пошлости мне с моим пером не дотянуть. Я, в сущности, представляю собой нечто вроде белой вороны, каковым обстоятельством мне исправно колют глаза всякий раз, как мне случается присутствовать на заседаниях обществ новейшей или древней истории.

Прошли, казалось, часы, а мистер Кокшотт все витийствовал о своих распрях с тем или иным видным историком или писателем — Питера все сильнее клонило ко сну, все мучительнее хотелось быть рядом с Дженни, коснуться ее, ощутить ее близость… Наконец дверь открылась, и вошла Нэн.

— Ая-яй, Гордон! Посмотри — Питер, бедный, совсем побледнел от усталости. Вы, наверное, хотите лечь спать?

— Я немного устал с дороги, — сказал Питер и тотчас спохватился: — Все это страшно интересно, мне прямо не терпится прочесть ваши статьи.

Проходя по коридору к себе в комнату, он миновал открытую дверь одной из спален. Внутри, тесно обнявшись, стояли двое. Питер быстро и, как ему хотелось думать, неслышно прошел мимо. Он твердил себе, что с самого начала знал, как Дженни привязана к брату, и все равно не мог успокоиться, всю ночь вспоминая, с какой истомой она к нему приникла и как властно прижимал ее к себе Хеймиш.