Энгус Уилсон - Рассказы

— Дженни, душенька, ты прелестно выглядишь, — сказал он и, погладив по голове сидящую на диване дочь, поцеловал ее в лоб.

— Пап, — сказала она. — Папа, миленький, это Питер.

— Так вы и есть тот доблестный муж, коему достало отваги подцепить моего сорванца, — сказал мистер Кокшотт.

— Для этого не требуется особой храбрости, — сказал Питер. — Награда так велика…

— Важно, важно, — рассеянно уронил мистер Кокшотт. — А как дела в министерстве? Вероятно, идут полным ходом? — Первый раз кто-то проявил интерес к тому, что касалось Питера, и он собрался было ответить, но мистер Кокшотт, не дожидаясь, продолжал: — Разумеется, как же иначе. Где это слыхано, чтобы в государственном учреждении дела не шли полным ходом? Другой вопрос — куда они идут, верно? Ну, а у нас тут тишь да гладь. У аббата Глэдвина, правда, не обошлось без неурядиц с годовыми налогами. Из-за этих церковных сборов, знаешь ли, вечно передряги, — прибавил он, обращаясь к Дженни. — То ли дело откуп от воинской службы — взимай подушно, и вся недолга. А вот от собственных ленников аббат, между нами говоря, натерпелся. Не поручусь, что почтенная Алиса не утаила от него двух-трех свинок, а что до кузнеца Ричарда — это, откровенно говоря, отъявленный враль.

— Зачем ты, милый, морочишь Питеру голову? Это он, Питер, толкует про свой несчастный двенадцатый век. Пап, а пришел тебе ответ из Архива?

— Пришел, — сказал мистер Кокшотт. — В высшей степени неутешительный. То были мятежные времена, Баррет, — обратился он к Питеру, — и даже в нашем глухом углу это не прошло без последствий. Так, например, мне удалось обнаружить прямую связь между выкупом, внесенным за Ричарда Львиное Сердце, и…

Но тут его перебила вновь вошедшая в комнату Нэн:

— Боже мой, Гордон, на кого ты похож! Постыдился бы, невозможное ты существо! Посудите, Питер, разве не вылитая жертва кампании за сбережение старья? А если тебя увидит эта тонная миссис Брашер — ты подумал, что она скажет?

— Если миссис Брашер и увидит меня — а это при ее подслеповатости представляется весьма маловероятным, — она, выражаясь современным языком, несомненно втрескается в меня по уши.

— Возможно, голубчик, возможно, — сказала Нэн, — и тем не менее тебе на штаны сейчас поставят заплату. Флопси! — позвала, она. — Флопси, несите сюда иголку, будем чинить Гордону брюки!

— Бедный папочка! Помыкают тобой без зазрения совести! Святой истинный крест, убей меня бог, если я над своим хозяином буду куражиться, как эта фурия. — И Дженни любовно стиснула локоть Нэн.

Питер неловко улыбнулся и закинул ногу на ногу. Но мистер Кокшотт, окруженный женским вниманием, мурлыкал, как довольный кот:

— Женщины, скажу вам по секрету, Баррет, чувствительны, как собаки колли. Их следует ублажать.

Питер приготовился отвечать, как подобает при беседе мужчины с мужчиной, как вдруг с недоумением обнаружил, что ему сунули в левую руку большую шнуровальную иглу с тупым концом.

— Подержите-ка лучше, — объявила Флопси, — чем попусту сидеть зевать. — Доброта за ее внешней бесцеремонностью разила наповал. — Приучайтесь помогать, иначе вам в этом доме не заработать на хлеб с маслом.

— Помилуйте, нельзя же так! — вмешалась Нэн. — Флопси, вы его, бедненького, запугали до смерти!

— Питер и не думает робеть, да, милый? — сказала Дженни. — Он в одну минуту разгадал, что Флопси совсем не так страшна, как себя малюет.

Питер рассмеялся, стараясь, чтобы на долю Флопси тоже досталась улыбка.

— Я вас не съем, молодой человек, — сказала она.

Однако мистер Кокшотт начал уже выказывать признаки нетерпения; состроив дурашливо глубокомысленную мину, он закусил в зубах трубку.

— Можно бы, конечно, появиться вообще без брюк, — произнес он. — С эстетической точки зрения это было бы вполне оправданно, поскольку ноги у меня по сей день редкой красоты. С точки зрения здоровья — что ж, на дворе теплынь, и брюки, стало быть, только лишняя обуза. С общественной… ну, в обществе я живу по своим законам. Лишь одно смущает меня, и это сомнение — нравственного порядка. Совершенно ясно, что при виде моих роскошных ног миссис Брашер исполнится недовольства, сравнив их с худосочными конечностями своего супруга, а я при всем безграничном презрении, которое мне внушает сей жеребозубый подбашмачник, с величайшим пиететом отношусь к институту брака. Нет, придется мне и впредь жертвовать собой во имя общественной морали.

Эту тираду встретили взрывом хохота, причем Нэн объявила, что он несносен, а Дженни стала подбивать его, чтобы он привел в исполнение свою угрозу.