Луиджи Малерба: Греческий огонь

Разгневанный император сослал первого архитектора со всеми его работниками в монастырь в Вифинию и по совету патриарха Константинополя вызвал из Персии архитектора и математика, несколько лет тому назад реставрировавших внутреннюю часть купола Храма Св. Софии, с которого во время священных песнопений осыпались роспись и мозаика. Оказалось, что высокие голоса вызывали вибрацию воздуха, отчего возникали трещины на фресках и мозаике, осколки которых падали на головы молящихся и священнослужителей. В ходе реставрационных работ и каких-то таинственных акустических ухищрений, предпринятых двумя персами с целью устранения разрушительных последствий пения высокими голосами, храм был восстановлен в своем первозданном виде.

После предварительного осмотра Большого Зала персы приказали вынести из него горшки с деревьями, демонтировать деревянные панели, наложенные поверх мозаики, снять шторы и ковры, а затем заперлись в Зале Триклиния с небольшим ящичком для инструментов и длинной складной лестницей на высоту стены.

Через неделю императору доложили, что работа завершена. Обманутый первым архитектором, внушившим ему несбыточные надежды и не выполнившим своих обещаний, император решил сам проверить акустику Зала. В сопровождении двух персов он вступил в Зал Триклиния: первое слово произнес шепотом, следующее уже громче и наконец приказал одному из своих людей кричать что есть сил, ибо императору не подобало повышать голос в стенах Дворца. Эксперимент повторили в разных частях огромного Зала, и всякий раз результат был превосходным: ни эха, ни резонанса.

Константин и сопровождавшая его свита внимательно осмотрели Зал и не заметили в нем никаких изменений. У персов спросили, нет ли тут какого-нибудь колдовства, и те, почуяв недоброе, показали императору тончайшие, словно паутина, шелковые нити, натянутые между колоннами, а также между колоннами и потолком в соответствии с учением Пифагора — так они сказали — о звуках и числах, которое они уже не раз успешно использовали в подобных обстоятельствах. Персы, как и договаривались, получили в награду четыреста золотых номизм [3], и, кроме того, им вручили еще две памятные золотые медали, специально отчеканенные придворным ювелиром по этому поводу. Перед отъездом архитектор и математик, весьма довольные щедрым вознаграждением, сообщили императору, что акустика Зала стала бы еще лучше, если бы в нем летали бабочки, хотя бы одна, но не больше двенадцати. Константин распорядился, чтобы этот совет учитывали во время весенних и летних приемов.

Это случилось в 957 году от Рождества Христова, за два года до смерти Константина VII. С тех пор ничто уже не мешало застольной беседе, музыке и пению, которыми завершались пышные императорские приемы в Зале Триклиния.

Был холодный февральский вечер, и гости, занявшие свои места за пиршественным столом в Зале Триклиния, обнаружили, что поверхность воды, которую кравчие разливали в серебряные кубки, покрывается тонким слоем льда. Трапеза началась с торжественного исполнения глашатаем «In guadio prandite, domine!» [4], и все склонились над горячей пищей и вином, торопясь вернуть жизнь замерзшим членам.

Стол василевсов [5], за которым сидела регентша Феофано, размещался в центре Зала, напротив входа. Инкрустированный мрамором прямоугольной формы стол возвышался на обтянутом пурпуром деревянном помосте и обогревался горячим воздухом, поступавшим по трубе прямо из кухни. Остальные столы располагались полукругом напротив стола регентши таким образом, чтобы пирующие сидели к ней лицом. Юноши, дрожавшие от холода в своих коротеньких белых шелковых туниках, развозили кушанья на специальных тележках, начиная со стола регентши и сидевших с ней почетных гостей, а затем уже объезжали другие столы, следуя указаниям распорядителя стола василевсов, который в соответствии с установленным ритуалом наблюдал также и за столами других гостей. По правую руку от регентши Феофано сидел посол эмира Мосула и Алеппо, грозного Сайда аль Даула, с которым пытались заключить перемирие после долголетней войны, обескровившей обе стороны и истощившей казну Византийской империи. По левую руку от Феофано сидел евнух Иоанн Бринга, исполнявший обязанности магистра [6]и паракимомена [7], то есть буквально «спящего рядом с императором», а в данном случае рядом с регентшей, но который в действительности был тайным вдохновителем всей имперской политики, как внутренней, так и внешней. Остальные гости, сидевшие за столом регентши, принадлежали к числу высших сановников империи: Лев Фока, недавно назначенный на должность куропалата [8], после того как его брат, Никифор Фока, отвоевал у эмира Сайда аль Даула города Германикию и Алеппо, что в долине Евфрата, и эпарх [9]Георгий Мезарит, верховный судья империи. За остальными столами, рядом с придворными дамами и другими высшими иерархами, сидели мастер риторики, грамматик, теолог, математик, придворный поэт и несколько ученых монахов. Цвет византийской культуры был собран на этом обеде, который по обычаю, заведенному Константином VII, раз в месяц посвящался какому-нибудь античному философу, поэту или историку. На этот раз объектом беседы был избран греческий философ Аристотель.