Луиджи Малерба - Итака навсегда

Когда мы с Телемахом и верным моим Эвмеем подходили ко дворцу, на нас налетел с жестокими оскорблениями некий Меланфий, козопас женихов.

— Куда ты ведешь этого попрошайку? Этого грязного оборванца? Во дворец, чтобы он набил утробу объедками? Лучше бы ты заставил его мести хлев — там его место.

С этими словами Меланфий пнул меня ногой. От гнева я чуть было не потерял над собой власть, но сумел сдержаться и не проломить ему череп, у меня хватило самообладания не сорвать неосторожным поступком план, который придумали мы с Телемахом.

Итаку не узнать. Никогда не думал, что мой город можно довести до такого запустения. Фасады домов облупились, словно изъеденные проказой, мостовые совершенно разбиты, а канавы заросли бурьяном: никто их не прочищает. Внезапные порывы ветра поднимают облака пыли и сухих листьев. Палестра [3]совершенно заброшена, и посреди нее выросло фиговое дерево.

В двух шагах от входа во дворец, у самой ограды, скопилась целая гора отбросов — объедки, оставшиеся от пиршеств; кости скота с приставшими к ним ошметками мяса, сочащиеся кровью шкуры, кучи гнилых овощей.

Старый пес, приютившийся возле этой помойки, где он и кормился, едва завидев меня, замахал хвостом, с трудом поднялся с земли и подошел ко мне. Я сразу же узнал его, бедного своего Аргуса. Столько лет он ждал меня и так отощал, что все ребра у него наперечет, но не от недостатка пищи, а от никого не щадящей старости. Бедный мой верный Аргус, если бы люди оставались такими преданными, как ты и как пастух Эвмей, мое возвращение было бы поистине благословенным и счастливым. Но мне довелось вернуться в обличье нищего, я оброс неопрятной бородой, едва передвигаюсь, согнувшись и опираясь на палку, — чтобы никто меня не узнал.

И снова я еле сдержал слезы: Аргус упал, и стало ясно, что он уже никогда не поднимется, ибо волнение от встречи со столь долго отсутствовавшим хозяином убило его. Я только протянул руку, чтобы погладить его по голове, он на мгновение открыл глаза, и тут же тень смерти легла на них. А сколько мы вместе с ним гонялись по густым зарослям кустарника за дикими кабанами, и как он радовался удачной охоте, бедный мой пес Аргус.

Мне оказал гостеприимство живущий в горах бедный пастух; меня пнул на дороге подлый козопас; меня с любовью признал старый дряхлый Аргус, не вынесший столь сильного волнения… Вот так встретили Одиссея в его собственном царстве после кровопролитной войны и после всяческих приключений, пережитых им на пути домой. Где праздничные стяги и радостные песни подданных, где венки из цветов, которыми награждают победителей, возвратившихся на родину? Где жена и ее ласки? Не только мои глаза, но и мое сердце под отрепьями нищего источает горькие слезы.

Вслед за Телемахом и Эвмеем я направился в большой зал замка, опираясь на палку, как старик, нуждающийся в отдохновении и пище, но остановился на пороге, как и подобает человеку, ждущему подаяния.

Женихи пировали под пение Терпиада и почти не заметили нашего прихода. Лишь Ангиной в знак приветствия махнул рукой Телемаху и протянул в его сторону кубок с вином. А кое-кто из женихов только кивнул Телемаху, словно он не наследник трона, а обычный гость.

Телемах велел Эвмею подать мне хлеб, и я опустил его в свою суму; потом он посоветовал мне попросить милостыню и у женихов, когда Терпиад закончит пение.

И тут Антиной стал упрекать Эвмея:

— Зачем ты привел в город еще одного попрошайку? Нам и так уже некуда деваться от всякого сброда, пожирающего отбросы! Ты ноешь каждый раз, когда надо заколоть свинью для нашего пира, а сам, бесстыжий, хочешь добавить еще одного обжору к тем, что и так не дают нам покоя ни днем ни ночью.

Эвмей ответил Антиною, что всяких певцов, ремесленников, целителей, фокусников, кулачных бойцов, шарлатанов и плутов охотно принимают во дворце и щедро осыпают дарами, а когда приходит нищий, который и вправду нуждается, никто не желает ему помочь.

Ободренный славами Эвмея, я тоже обратился к Антиною, чтобы умерить его гордыню.

— Похоже, — сказался, — ты и горсти соли пожалеешь для бедного голодного нищего, который придет к тебе в дом, раз ты пожалел для меня кусок хлеба, к тому же тебе не принадлежащего.

Заносчивый Антиной, обвиненный в том, что он ест чужой хлеб, схватил скамейку и запустил ею в меня, задев мне плечо. И снова я сдержался, крепко сжав зубы; я уже хорошо знал, что из всех женихов Антиной самый могущественный и всеми признан как первый претендент на руку Пенелопы. Я упал на пол, словно этот удар раздробил мне кость, чем вызвал безудержный смех женихов. Выходит, боль человека — забавное зрелище. Но для них я не человек, а нищий.