Андрей Столяров - Не знает заката

Бросились в глаза – серые обводы машины, скошенное лобовое стекло, за ним – размытое до пятна лицо испуганного водителя.

Я даже сообразить ничего не успел.

Бампер сильно ударил в бедро и опрокинул меня на асфальт.

На переходе Гелла схватила меня за руку и повлекла через пустынную мостовую, серая гладь которой почти сливалась с таким же серым ночным воздухом.

– Пойдем здесь, – чуть задыхаясь от напряженной ходьбы, сказала она. – Немного опаснее, зато быстрее… У нас мало времени… Надо успеть, пока сфинксы не открыли глаза…

– Сфинксы? – переспросил я.

– Да, сфинксы… Они видят все – сквозь тысячелетия. Если сфинксы откроют глаза – мы погибли…

В голосе ее звенело отчаяние. Он дернула меня так, что я вынужден был повернуть, и потащила вдоль знаменитой решетки с вызолоченными виньетками. Ворота в три человеческих роста были закрыты. Толстая цепь, с которой свисал замок, охватывала собой обе створки.

– Сейчас… Сейчас…

Гелла выставила вперед обе ладони. Пальцы ее напряглись, согнулись. Кончики их подрагивая, словно ощупывая упругую сферу.

Вдруг между ними вспыхнул белесый дым.

Цепь беззвучно распалась.

Медленно, точно открывая путь в неизвестность, створки разошлись, взбороздив землю. Стала видна уходящая в никуда широкая, присыпанная песком аллея.

Смыкались над ней черные листья.

Мерцали статуи, поднятые на постаментах.

– Только не смотри им в лицо!..

– Кому? – спросил я.

– Никому не смотри… Тогда они нас не увидят…

Гелла, как тень, заскользила посередине аллеи. Она будто не шла – плыла над землей, едва касаясь ее краешками ступней. У меня же, напротив, при каждом шаге скрипел под ногами песок. Даже не скрипел, а как-то слабо постанывал.

Более – ни звука, ни дуновения.

Словно мы находились по ту сторону жизни.

– Сюда!.. – приказала Гелла, сдаваясь налево.

Мне показалось, что статуя, возвышающаяся над купами мертвых кустов, поворачивается нам вслед.

– Только не смотри, не смотри!..

На Гелле было странное одеяние: газовая, почти прозрачная ткань, стекающая с плеч как туника. Складки ее чуть-чуть развевались. На ногах – сандалии, поднимающие плетеные кожаные ремешки почти до колен.

– Я сплю? – спросил я.

– С чего ты взял? – Гелла, остановившись вглядывалась в темноту. Кажется, она не могла решить, куда двигаться дальше. – Может быть, наоборот, это раньше ты спал, а теперь – проснулся…

– Не могу отличить сон от яви…

– И не надо их отличать, – сквозь зубы сказала Гелла. – Все равно для вечности разницы между ними нет, между прошлым и настоящим, между выдуманным и подлинным. Все одинаково. И то, и другое – реальность…

– Где мы? – спросил я.

– Мы – там, где время превращается в вечность, но при этом по-прежнему остается временем, изменчивым и текучим…

Ладонь, которой она сжимала мое запястье, явственно обжигала. Но не огнем, скорее – ослепительным холодом. Или – огнем и холодом одновременно.

Я вдруг увидел среди травы множество белых кувшинчиков.

Они поднимали головы.

– Это – асфодели, цветы забвения…

И в это мгновение статуя, нависающая над нами, действительно повернулась. Ее мраморная рука вытянулась в мою сторону.

Будто намеревалась схватить.

– Не смотри на нее!..

Предупреждение опоздало. Инстинктивно отпрянув, я увидел во мраке бледное, будто из сыра, лицо, толстые губы, выпученные глаза – как две страшных сливы.

Все это сминалось в гримасе ярости.

И сейчас же кусты впереди нас ощутимо дрогнули, листва их затрепетала, и оттуда, из мрака небытия, шагнула на песок дорожки фигура, одетая в складчатый, колеблющийся балахон. Я успел заметить под капюшоном – пустые глазницы, костный оскал челюстей, выставивших мертвые зубы.

Фигура подняла руки, и материя балахона заструилась, как дым, стекающий от фаланг до острых локтей.

– Вернись, потерянная душа… – Голос был точно шелест, идущий со всех сторон. – Остановись, пока ты не расточилась во времени…

Гелла выступила вперед и тоже подняла вверх ладони.

Так же заструилась газовая накидка.

– Прочь с дороги, Каледон!.. Я не отступлю… Ты меня знаешь…

– Ты тоже меня знаешь, царица… Я – страж двух миров… Я лишь выполняю свой долг…

Тогда Гелла повела ладонями в сером воздухе, раздвинула их широко, снова сомкнула, и одновременно фигура ее сместилась вправо и влево, качнувшись наподобие маятника.

Каледон повторил движения, будто в зеркале.