Андрей Столяров - Не знает заката

Она действительно растворялась, переходила в дым, и он утягивался к ребрам глухого свода.

Миг – и ее не стало.

Заиграла печальная музыка.

Я все-таки сделал шажок вперед.

Веки спящей девушки дрогнули и начали подниматься…

Некоторое время я просто сидел на тахте, вцепившись в простыни пальцами, таращась на окружающее, не понимая, где я, собственно, нахожусь.

Мне было не отделить сон от яви.

Казалось, что утреннее искрение солнца, переполняющее квартиру, сейчас погаснет, стены заклубятся туманом, несущими привкус тысячелетий, поплывут голоса, произносящие древние заклинания, пелена времени распахнется, заскользит по паркету фигура в матерчатом балахоне. Это представлялось вполне реальным. Петербург – создан из сновидений. Не случайно вторым его именем стала египетская Пальмира – город в песках, воздвигнутый когда-то демонами по приказу царя Соломона. Призрак счастья среди пустыни. И не случайно на набережных его, о которые плещет бесцветная северная вода, дремлют сфинксы – ждут неизвестно чего, прислушиваются к шороху времени. Меркнет анемичное небо, шепчут в парках деревья, тронутые умиранием, светлая необыкновенная ясность растягивает перспективу. И надо всем этим, бледный от невообразимого холода, взирая из такой пустоты, которая недоступна пониманию человека, точно напоминание о тщете всего, пылает лик Полярной звезды. Это она указала нам путь через сад. «Не знает заката», как было сказано про нее в одном из средневековых трактатов.

Больше всего я боялся, как бы во все это не погрузиться. Грань между сном и явью бывает настолько неопределенной, что пересечь ее при некоторых обстоятельствах ничего не стоит. Тем более, что по роду своих занятий мне приходилось делать это довольно часто. Ведь что такое концептуальное обобщение? Выход из привычного мира туда, где ничего еще нет. Где только зияющая пустота, «ничто», могущее превратиться в «нечто» лишь актом творческого усилия. Главное тут – не потерять связь с реальностью. Вернуться оттуда, где существуют только собственные представления. Скольким людям это не удалось. Сколько осталось там, где властвуют плотоядные тени. Нет ничего опасней иллюзий.

Я чувствовал, что сон мой – это не просто сон. В нем содержалось некое таинственное предупреждение. Любопытно, а видел ли сны Саша Злотников? А гражданин Ромашин, два года назад начавший эту историю?

И, кстати, снами интересовался Авдей.

Не такой человек Авдей, чтобы беспокоиться по пустякам.

Видимо, я ухватил тут какую-то ниточку. Правда, ниточка эта дрожала, вела в тревожную темноту. За нее рискованно было тянуть. И все же лучше, чем ничего. Теперь я чувствовал себя намного увереннее. Только не торопиться, не делать поспешных шагов. Ниточка эта обязательно куда-нибудь приведет.

Куда-нибудь приведет.

– Приведет куда-нибудь, – дурашливо сказал я.

Одна из главных трудностей при работе в Москве – это необходимость быстро включаться в совершенно незнакомую ситуацию. Сегодня мы, например, свинчиваем проект «Русский ислам», а уже завтра, с утра вдруг оказывается, что срочно нужны наработки по «Непрерывному образованию». Естественно, все бросаешь, начинаешь думать совсем в другом направлении. Вместо метафизики откровения, вместо предельных трансцендентных начал, способных унифицировать матрицы, занимаешься модернизацией поколений, межвозрастными коннектами, сопряжением в едином образовательном модуле гуманитарных и технических знаний. В общем-то, конечно, не слишком сложно. Принцип стратегирования проекта всегда одинаков. Другое дело, что при этом меняется вся фактура, весь исходный материал, вынужден осваивать заново громадное количество фактов. Работа, надо сказать, еще та. Меня это всегда раздражало. Только-только начинаешь что-то соображать, только-только из хаоса противоречий начинает прорастать связная смысловая конструкция, и вдруг – бац, распоряжение руководства, все бросай, разворачивайся на сто восемьдесят градусов.

Борис, впрочем, к моим жалобам относился скептически. Он полагал, что если уж мы занимаемся социополитическим проектированием, пусть даже со смещением в аналитику, что, кстати, и выделяет нашу группу средь остальных, то просто обязаны учитывать сугубую модельность наших проектов. Есть классическая парадигма: знание объективно и соответствует реальной действительности, в рамках этого представления выстроена вся наука. Есть неклассическая парадигма, которая пришла к нам из квантовой физики: знание субьективизировано наблюдателем; это значит, что само наблюдение за процессом меняет его параметры, в нашем мире – это социология, культура, история. И наконец есть модельная, постнеклассическая парадигма, начавшая преобладать в последнее время: не имеет значения, насколько данная модель соответствует реальной действительности, важно одно – чтобы она эффективно работала. Вспомни хотя бы модель «развитого социализма»: противоречия, несовпадения, экономическая абсурдность ее бросались в глаза, и тем не менее попробовал бы ты тогда об этом сказать. Или вспомни войну в Ираке: за считанные недели, месяцы был создан образ военизированного агрессивного государства, обладающего оружием массового поражения и готового его применить. Позже выяснилось, что это не так, но – уже все, война началась. Модель доказала свою политическую эффективность. Или вспомни нашу историю с «заговором силовиков»…