Моника Талмер - Евангелие от Марии или немного лжи о любви, смерти и дееписателе Фоме

«Я уйду, — подумала она неожиданно и легко. — Он даже не заметит. Нет… нахмурится — а потом забудет, забудет меня… ведь он этого хочет — этого, я знаю».

Она развернулась было, чтобы куда-то бежать, и тут столкнулась с человеком, который хотел пройти мимо, но, взглянув ей в лицо, удивлённо спросил:

— Мария?…

— О, Господи… -прошептала она, отступая на шаг.

— Теперь ты в Иерусалиме? Ты здесь одна?

— Одна, Хасид… -зачем-то сказала она, словно подписывая себе приговор.

Он покачал головой, рассматривая её. Он снова что-то знал… Мария отступила ещё на шаг.

— Что же это ты -на базаре, и без покупок… ты ждёшь кого-нибудь? — Спросил Хасид, не сводя с неё глаз и подступая ближе.

— Не жду, нет… не жду…

— Погоди… Возьми деньги. Нет, просто так -возьми. Это подарок… к празнику.

— Отчего я снова встретила тебя, как тогда…перед тем… что же это?…

В голове снова зазвенело, и базарный гул словно отдалился куда-то, растворился и затих. Где-то вдалеке ей послышались зловещие раскаты грома, и что-то снова мелькнуло в глубине чёрных глаз Хасида — вечное, безлунное, одинокое, как её жизнь…

— Я же говорил, что ещё не готов с тобой расстаться… -говорил Хасид, наклоняясь к ней, словно в каком-то сне или тумане, — приходи ко мне вечером, мой дом у Сионских ворот… А не захочешь — не приходи, Мария, тебе лучше знать, что делать на Пасху в Иерусалиме…

Задержав вздох, она покачнулась и невольно прислонилась к нему.

— Я… приду, -быстро сказала она, коснувшись плечом его плеча. -Моему Богу я больше не нужна… поэтому я приду к тебе.

Потом она отшатнулась и со всех ног кинулась прочь.

Фома был осторжен и опасался новых знакомств, ходил по городу в одиночестве и прислушивался к разговорам. От напряжения и волнений ему казалось, что всюду говорят об Иисусе, и каждое случайное слово представлялось ему роковым. С тех самых пор, когда стал недобрым город, огонь в глазах Иисуса загорелся ещё ярче, ещё сильней — и дело стало совсем худо. Потому что вольно или невольно, и друзьям и врагам — стоило бояться этого огня.

«Ну и наделал он делов…-думал он, переходя от толпы к толпе.-На осла, сегодня же вечером, и куда глаза глядят — надо его увозить… отыщу сегодня же, и…».

Обманывая сам себя, он кружил по улицам до темноты, путая повороты и не замечая одних и тех же переулков. Мысли его медленно густели вслед за ранними сумерками, а в ногах начиналась тихая, но неуёмная дрожь и постепенно поднималась всё выше и выше. Он долго бродил, пока не заметил, что дело неладно — дома нависали над ним, вырастали из-под земли и преграждали дорогу, обступали кольцом и не давали прохода. Куда бы ни шёл Фома — его преследовали одни и те же серые стены, неровные, с выбоинами и нишами, и зажимали его с двух сторон в каменные тиски в узком маленьком проходе.

«Ах вот оно что!-Сообразил наконец Фома, вытирая рукавом со лба страшный холодный пот.-Как же я сразу… это ловушка! Это тупик, из которого нет выхода…»

Он прислонился к стене и устало махнул рукой.

«У нас всех теперь выхода нет, всё бесполезно…-подумал он с удивительным и ясным спокойствием.-Это игра, и нам не уйти отсюда. Мы проиграли. Всё кончено, всему конец теперь…»

Он закрыл глаза и долго слушал, как ровно и гулко стучит в груди упрямое маленькое сердце. А когда снова открыл их, увидел, что злые стены расступились и открыли перед ним потерянную ещё до сумерек дорогу. Дома с молчаливым одобрением смотрели на него свысока. А в чистом ночном небе одна за другой приветливо и дружелюбно подмигивали ему холодные белые звёзды.

— Кто же Ты?-Прошептал Фома.-Что же это? Почему?… Зачем?…

Где— то рядом, сегодня он чувствовал это, были спрятаны ответы, и стены, и звёзды, и дома знали их и молчали, и не знал их только он, Фома. От обиды и стыда он заплакал, хватая открытым ртом мягкий весенний воздух и всхлипывая судорожно и громко.

— И никак нельзя иначе…-бормотал он жалобно, -нельзя… и не сделаешь ничего… что же это? Что сталось с нами? Как вышло так?… Смеяться теперь над нами, только смеяться, потому что мы смешны -мы сделать ничего не можем! Мы жили и верили, мы знали истину, а что теперь?…

Спотыкаясь и держась за стены, он побрёл назад, и дорога ложилась перед ним сама собой и дома выстраивались, как надо. Город искупал перед ним вину, как мог. Город не был ни в чём виноват.

Уставший и больной, постаревший как-то вдруг, Фома вошёл во двор и, ничего не замечая вокруг, у дверей столкнулся с Петром.