Моника Талмер: Евангелие от Марии или немного лжи о любви, смерти и дееписателе Фоме

Погружался в сумерки Богом и римлянами позабытый маленький рыбацкий городок Меджель на западном берегу галилейского моря Киннереф. Одна за другой засыпали крохотные лачужки, неряшливо вымазанные глиной, тревожно перекликались бродячие собаки на окраине, чуя гул спешащей с севера грозы, и прибрежные кипарисы клонили свои ветви в сторону зовущего их ветра. Вдалеке рождалась буря, сгоняя над морем серые тучи, и в их сырой и мрачной глубине тонули побледневшие вечерние звёзды.

Это случилось именно тогда. Тревога выскользнула невидимой змейкой из проходящей мимо тучи и просочилась в предгрозовую ночь, проступила горечью в тонком запахе кипарисов, укутала туманом скалу над водой и осела на остывшие камни. Предательски заныло сердце в ожидании совсем другой грозы. Место и время встречи всех самых страшных снов…

Она сорвалась с места и побежала, одна против ветра, который всё крепчал. Небо зарокотало, грозя бесчестием и карой, но уже превратились в чертей старые обиды, и развели свои костры в объятой пламенем голове. Уже сотни когтистых лапок выталкивали из груди полуживое сердце, и тысячи маленьких иголочек вонзались в кисти рук. Велика была власть этой грозы, и бушевало небо, распевая на разные лады неведомые псалмы. Славя кого-то неземного, гремел далёкий северный хор, и торжествуя, встречали его живучие маленькие бесы, и томили смертной мукой нездешней печали, и гнали по тёмным дорогам. Но не чуя беды, спала Меджель, не ведая ни греха, ни славы, и вечность, открывшаяся для неё этой ночью, так и прошла стороной, завалившись за горизонт тяжёлым мутным облаком.

Только белела в темноте маленькая одинокая фигурка, закутанная в длинную накидку, бегущая против ветра навстречу своей гибели. Мелькали деревья, виноградники, маленькие домишки без окон, едва прикрытые сплетёнными из веток дверьми. Рано засыпали уставшие бедняки на окраинах, встающие до зари, и даже дьявольская гроза была не в силах овладеть их утомлёнными душами.

Потом пыльная улица сменилась вымощенной камнями дорогой, домишки выросли и разрослись вширь, потолстевшие двери оковались железом, а каменные стены удлинились в заборы. Такова была улица, ведущая к базарной площади — улица счастливых и сытых торговцев, не спящих до полуночи. Был страшен в эту ночь один из этих домов, неведомо для кого горела в тёмном окне свеча, и именно к нему несли свою жертву живучие маленькие черти, подпевая грозе. За этими дверями больше не ждали её, но хотели помочь упрямые бесы, и твердили хором, что надо спешить, покуда горят их костры, и покуда звучит их дьявольская ночная песня.

Был краток этот разговор. Нехотя и кряхтя, отворилась тяжёлая дверь, и лукавые глаза блеснули интересом. Но погасли, и воцарилась ночь, и хлынула из пустых глаз на улицу, и растеклась по камням, и дрогнули в беспросветной тьме и медленно поплыли куда-то тяжёлые толстые стены. Уже словно издалека долетал до неё звук закрываемых наглухо дверей, и какой-то голубоватый туман медленно застилал глаза.

Потом бесконечные каменные ограды, уснувшие дома, какие-то ворота, калитки, ковры на заборах, чернеющие ниши низких подворотен… Огоньки свечей в редких окнах, чьи-то пьяные крики, и опрокинутое навзничь чёрное небо под ногами. Небо вверху, внизу, по сторонам, небо вместо домов и заборов, звёзды вместо маленьких оконных свечей, небо одной огромной накидкой, укрывающей холодную каменную землю. Чёрное страшное небо Меджели, в котором почему-то не было луны…

Когда она очнулась, то была уже не одна. Просторная комната и кровать с высокими подушками встретили её приветливо и просто, пригласив к теплу и покою. Остались снаружи бесы, и где-то далеко на побережье как ни в чём ни бывало подпевали грозе. Полумрак в комнате, казалось, сгущал диковинный красный светильник в углу.

— Ты не похожа на еврейку, Мария, -сказал человек, шагнувший из угла.

— Мой отец был египтянином, -ответила Мария, ничуть не удивившись, что незнакомец знает её имя.

— О!-Сказал тот.-Так вот откуда родом твоя странная вспыльчивость. Египтянин -редкость в здешних краях, видать, твоей матери повезло.

— Только не повезло мне, -глухо ответила Мария.-Это ведь он бросил её, не я.

— Это просто людское зло, Мария, -вздохнув, сказал незнакомец.-К каждому оно подходит со своей стороны. Но нет нелюбви хуже материнской.