Сергей Жадан - Интернат

— Чай будешь? — спрашивает физрук.

Паша утвердительно кивает в ответ. Находит свою кружку с замёрзшей уже заваркой, наливает туда кипяток, обхватывает кружку руками — греется. Железо сразу же прогревается, ладони печёт, но Паша продолжает держать кружку, не хочет отпускать этот металлический сгусток тепла. Физрук приглаживает усы, как-то комично, как в кино, снова приглашает сесть. Паша предупредительно машет рукой: постою так, говори.

— Ты сам откуда? — спрашивает физрук. — Со станции?

Речь у него странная: как будто грамотная, русская, без примесей, но какая-то не своя. Так тут говорят бригадиры на шахтах, или парторги на собраниях, или менты в отделениях — язык не слишком образованных людей, которые ведут речь о важных государственных делах и, поскольку боятся сказать что-нибудь не то, говорят преимущественно цитатами. Паша привык к такой русской речи, он сам так умеет. У Валеры, тем не менее, даже этот казённый говор звучит симпатично: так генералы в отставке рассказывают внукам героические страницы собственной биографии, что-то беря из данных генерального штаба, что-то прибрёхивая от себя.

— Со станции, — говорит Паша. — Я со станции.

— А я тут родился, — удовлетворённо подхватывает Валера. — В районе поликлиники для работников местной железной дороги. Двадцать минут отсюда быстрым шагом по прямой. Помню, как этот интернат строили. Начало-середина семидесятых. Мы были учениками средних классов общеобразовательной школы. Прибегали сюда, строительные материалы воровали.

— Зачем? — не понимает Паша.

— Игрушек не было, — поясняет физрук.

На нём тёплый серый свитер с высоким воротом, чёрные парадные брюки, в которых он, очевидно, ходит на работу, из-под них выглядывают синие треники (в которых он, скорее всего, тоже ходит на работу). Резиновые сапоги снял, вместо них надел резиновые тапки. Жаль, что у нас такого физрука нет, думает Паша про свою школу. С физруком им действительно не повезло: мало того что женщина (всё то же самое — постоянно кричит, никогда не выслушает), так она ещё и сбежала прошлой осенью, когда город начали окружать. Паше даже пришлось несколько раз её подменять, хотя ничего хорошего из этого не вышло: на уроки физкультуры Паша приходил в тяжёлых зимних ботинках. Спортивной обуви у него не было. Старшеклассников это злило, Паша это чувствовал и однажды пошёл к директрисе, показал ей свою руку и прямо сказал, что будет жаловаться, что это неправильно, если его, инвалида, заставляют крутиться на турнике. Директриса испугалась. Собственно, не за Пашу, который с неживыми пальцами должен был рисковать жизнью на турнике, а за свою директорскую жопу, поскольку Паша действительно мог пожаловаться. Одно слово, жаль, что у нас такого физрука нет, думает теперь Паша, обжигая губы кипятком, не так противно было бы заходить в учительскую.

— Давно здесь? — спрашивает Паша.

— Сразу после окончания педагогического института, — говорит на это физрук. — Ветеран педагогической деятельности. Я тут всех пережил, — добавляет он от себя. — Ты же видишь, все разбежались. Разве что Нинка осталась. Передаю опыт молодым коллегам.

— Ясно, — говорит на это Паша одобрительно. — Дети у вас хорошие.

— Хороший контингент, — соглашается с ним физрук. — Неблагополучные семьи, криминальный элемент, влияние улицы. Алкоголизм среди родителей, неблагоприятные социальные условия. Они же никому не нужны, — снова добавляет Валера от себя. — Их сюда, как щенят, в приют свозят. Перекладывают ответственность на педагогический коллектив, — добавляет ещё раз на всякий случай.

— Можно подумать, это только у вас, — подхватывает Паша. — Да в любой школе то же самое: никто никому не нужен. Кто ими занимается — неизвестно, зачем рожали — никто не знает.

— Рожали для продолжения рода, — произносит физрук. — А вот воспитательный процесс остаётся на низком уровне. Нам хорошо было, — говорит он, подумав. — Вот, скажем, когда нас взяли тогда, в семидесятые, за кражу народной собственности.

Паша смотрит на него с непониманием. Какой собственности?

— Я про стройматериалы, — уточняет физрук. — Нам устроили товарищеский суд. На оптовой базе, в актовом зале. Привлекли родителей, пришли учителя, партийное начальство. И давай нас песочить. Без поблажек. С угрозами, шантажом, предложениями засадить нас по полной. Мы ведь уже не маленькие были. Проблемы переходного возраста, адаптация к требованиям социума. А мы не боялись. Удивительно: вспоминаю сейчас свои тогдашние настроения — совсем не боялись. Знали: ничего нам не будет. Попу- гают-попугают — и отпустят. Потому что за нами стояла целая страна. С фабриками, заводами, шахтами и партийной программой. И нас никто не сдаст. А это очень важно. Особенно в подростковом возрасте. Правда же?