Виктор Бычков - Вишенки

Потом забежать на поля. Да, они тоже под снегом и тоже отдыхают. Но с озимыми поля живут! Стоит пригреть весеннему солнышку, сойдёт снежок, и откроются взору божественной красоты нежнейшие, первозданной зелени стебельки ржи. А что значат для влюблённого в родную землю человека засеянные, покрытые взошедшими ростками жита поля? Они означают жизнь! Благодать!

Не забыть амбары и склады. Там в сконцентрированном виде лежит тяжёлый труд хлебороба.

Сколько труда, сколько сил надо приложить, чтобы на столе оказался каравай хлеба? Макар Егорович понимает очень хорошо, выстрадал это понимание вместе с крестьянами, непосредственно занятыми этим трудом.

А винокурня? Как-то на днях он подсчитал, во сколько обошлась для него замена оборудования, его доставка, установка. Подсчитал и ужаснулся: меньше заплатил пану Буглаку при покупке, чем вложил. Отдача будет, Щербич это знает. Но…

И вдруг Макар Егорович содрогнулся, содрогнулся от осознания того решения, что он принял совсем недавно, полусидя, полулёжа в кресле у себя в кабинете. Осознал во всей его глубине и трагичности. Вот это всё он вынужден отдать?! Сам, собственной рукой принесёт новой ненавистной власти и отдаст! Ну, не абсурд ли? В своём ли уме ты, Макар Егорович Щербич? Не ошибся ли, не поторопился ли? Может, пока не поздно, остановиться, кинуться вспять? Ведь никто с ножом к горлу не пристал, не потребовал? А может, и не потребуют?

Однако события последних дней говорят об обратном. Значит – вперёд! Обратной дороги нет! Ты принял решение, подвергать его сомнению – в высшей степени не в твоём характере. Вся твоя жизнь, твой житейский опыт подсказывают, убеждают, что первое, принятое на подсознательном уровне решение и будет верным. Стоит только посеять тень сомнения, зародить неуверенность, подвергнуть анализу, и не дай Бог, ещё и есть право выбора в этой ситуации, тогда всё, считай, что решение будет ошибочным.

И сейчас ты едешь попрощаться, пустить слезу на прощание, ещё и ещё раз занозить душу и без того израненную, рвать и без того залитое кровью сердце. А оно тебе надо? Ты кто? Мужик, мужчина или слюнтяй? Хозяин своему слову или обстоятельства руководят тобою, эмоции, жалость?

Впрочем, к чёрту сопли! Он что, институтка какая-то, ходить среди деревьев слёзы лить? Терзать душу, рвать сердце? Не напасёшься сердец на все неприятности в жизни, не хватит одного Богом данного. А других нет и не будет.

И на винокурню он не пойдёт. И на склады, в амбары с зерном тоже шага не сделает. Ни на конюшню, нет. Скотные дворы пускай тоже остаются без его присутствия, посещения. Рвать надо по-живому: раз, и нету! Всё правильно, а то…

Щербич остановил коня, какое-то мгновение сидел без единой мысли в голове, потом решительно повернул Серка, погнал в Слободу. К церкви подъехал в кромешной тьме, в ночи, но окно на кухоньке в домике священника ещё светилось.

– Матушка, буди, буди отца Василия, – вместо приветствия Макар Егорович почти потребовал от растерявшейся хозяйки.

С отчаянной решимостью на лице прошёл, сел на предложенный стул, нервно крутил в руках шапку.

– Буди, прошу, матушка, буди, а не то вдруг передумаю.

Такой вид гостя несколько напугал женщину, она поняла – что-то очень серьёзное привело Макара Егоровича к мужу. Не на гулянку пришёл он, нет, не на гулянку.

– Что случилось, Макарушка? – не отошедший ото сна батюшка с интересом уставился на неожиданного гостя.

– Исповедуй, святой отец, и благослови, – вдруг Макар Егорович опустился перед священником на колени, склонил в поклоне голову. – Или сейчас, или никогда! Обращаюсь как к духовнику, святой отец, как к священнику, не откажи, прошу на промилуй Господа.

По поведению, по выражению лица отец Василий понял, что с просителем происходит что-то очень серьёзное, настолько серьёзное и важное, что никакие шутки, пустые светские разговоры не уместны. Не к другу пришёл Макар Егорович Щербич, а к священнику за помощью, к духовнику. Знать, что-то рвёт, терзает душу человеку, требуется помощь, участие, наконец, просто понимание, которого так часто не хватает людям.

– Встань, сын мой, – строго произнёс батюшка, коснувшись рукой головы гостя. – Встань, сын мой, пройдём в храм, станем у аналоя.

Вышли на улицу. Чистое ночное морозное небо, усеянное мириадами звёзд, нависло над ними, каждый шаг отдавался здоровым, приятным снежным хрустом под ногами. По дороге к церкви шли молча: отец Василий впереди, Макар Егорович покорно ступал следом.