Юрий Андрухович - Двенадцать обручей

А теперь его не было. Меж десятью и одиннадцатью в столовой собрались остальные, не все, правда, а только трое из них: Артур Пепа, Волшебник и Коломея. Разговор не клеился, звяканье чашек и вилок делало ситуацию еще более несносной («Неплохо же ему там сидится, на том тринадцатом», — ясно, это был Артур, всегда что-то скажет, лишь бы не молчать), режиссер молча сооружал себе еще более крупные бутерброды, типы в черных гольфах — сегодня, кажется, другие — циркулировали между столовой и кухней, Пепа затянулся четвертой с утра «прилуцкой» («У нас новый сосед?» — спросил он, лишь бы не молчать).

Профессор, похоже, уехал еще перед рассветом («Так что, мы теперь без Антоныча?» — Пепа скорбно уставился на оленьи рога на стене. «Я его это самое… проводил, — сказал Ярко Волшебник. — Просил передавать всем приветы». «Что же он так внезапно», — вздохнул Пепа, стряхивая пепел в керамический сапожок.) Потом поймал Ромин отсутствующий взгляд, снова перевел взор на режиссера («А твои классные девицы сегодня что, не завтракают?»), убедился, что таким образом ему сейчас Роминого внимания не отвлечь, пустил парочку дымовых колец. Волшебник завершил строительство съедобной пирамиды листиком салата («Они тоже… как бы это… уехали. Снялись — и до свиданья. Бюджет такой…»), после чего взял свое новейшее произведение за края обеими руками и с наслаждением впился в его многоэтажную структуру. Пепе эти дела были до глубокой дыры, но невозможно же вот так все время напряженно молчать под птичьи крики снаружи («Так они что, вместе со стариком поехали?» — «Ну, как-то так», — ответил Ярчик, пережевывая). Артур представил себе, как сопровождаемые нескладным профессором — пускай придерживает на ветру шляпу обеими руками! — Лиля и Марлена в турецких куцых кожанках впархивают внутрь геликоптера, потом подтягивают за руки немощного деда — и как в последний миг его шляпа, снесенная ветром с головы, отлетает в сторону плотной трансильванской тьмы. Могло так и случится, подумалось Артуру.

Коля вышла на террасу, постояла рядом с неведомым кудрявым парнем (тот рассказывал что-то веселое, потому что они вдвоем немножко посмеялись), снова заглянула в столовую («Седьмой обруч — это когда с кем-то прежде не знакомым чувствуешь себя легко и свободно, будто сто лет знаешься»), начала перебирать в вазе яблоки («У нас новый сосед?» — повторил недавний вопрос Пепа). Коля выбрала два самых больших и красных («Ага, тоже из Львова, приехал на выходные» — «С компанией?» — «Кажется, один»), стерла с них салфеткой водяные капли И снова пошла на террасу («Шампунь в вашей комнате, ма? Я хочу помыть голову»). Пани Рома проводила ее взглядом («Делай что хочешь там в ванной на столике увидишь») — и снова глазами за окно, где ничего, кроме надоевшего неповторимо дивного пейзажа: переменная облачность, прояснение, ветер, большая тень на соседнем хребте, километровая, речными, что ли, камнями выложенная, надпись КАРПАТСКАЯ ИНИЦИАТИВА: СВОЕГО НЕ ГНУШАЕМСЯ («А это откуда взялось: вчера еще не было — и как это на такую высоту столько камней притащили?»). Но вчера — не сегодня, подумалось ей. Вчера было еще одно, а сегодня уже совсем другое.

Где-то между первым и вторым часом начали вслух высказываться предположения. Первое — он мог заблудиться в лесу. Там даже днем иногда заплутаешь среди сосен, а ночью и подавно. Лес — это такой кошмарный лабиринт, большое зеленое чудовище, особенно этот, не посаженный человеческой рукою, а девственный, он впускает в себя легкомысленных венских шаркунов, привычных разве что к вальцеру на дворцовом паркете, и ни за что не хочет их выпускать. Но тут им не Вена и даже не Венский лес, где все тропки заасфальтированы. Лес — это зеленое, а зеленое поглощает. Однако ночь была лунной, протестовала пани Рома, и я могла даже видеть трещинку на стекле его очков («О, правда?» — Артур почесал бинт на голове), но главное, он такой опытный путешественник — за ним сотни километров, да уж в одних только этих наших Карпатах им исхожено десятки сложнейших маршрутов, и костер он разводит с одной-единственной спички. В конце концов, неужели он до сих пор не выбрался бы из этого леса, не такого уж и дремучего? К тому же столько ориентиров: деревянные щиты, просеки, старая железнодорожная ветка, кучи металлолома, шлагбаумы. И прочее, сказал Артур Пепа, хороня навеки версию о заблудившемся в трех соснах венском ротозее в черном цилиндре и надушенных перчатках.

Дикие звери, сказала Коля, войдя в столовую с полотенцем, наверченным на ее голове в тюрбан. Да, саблезубые тигры и пещерные медведи, поддержал ее папа. Не обязательно, возразил ему Волшебник, встречаются здесь и волки, и рыси, и эти самые — кабаны. Сам ты кабан, хотела сказать пани Рома, однако вслух лишь заметила, что они ведь взрослые люди и что-то нужно решать вместо этих пустых разговоров. Однако Волшебник продолжал: вы же видели кое-где среди леса эти оленьи черепа, челюсти, огрызки ребер и позвонков! Кто-то ведь — как бы это сказать — задрал тех оленей! Или, например, лавина. Вы видели, как сходит с гор лавина? Надо поднять служебных собак, таких здоровенных, решительно закончил Ярчик.