Джоди Пиколт - Цвет жизни

— Черный, — отвечает она, и мы ни с того ни с сего разражаемся столь громким смехом, что барменша смотрит на нас как на сумасшедших. Так, будто мы говорим на языке, которого она не понимает.

Что, как мне кажется, не столь уж далеко от истины.

На следующий день судья Тандер вызывает нас с Одетт к себе в кабинет.

— Я получил записку от старшины присяжных. Они все еще не пришли к единому решению. Одиннадцать против одного. — Он качает головой. — Извините, дамы, ничего поделать не могу.

Он отпускает нас, и я обнаруживаю Говарда, вышагивающего у двери его кабинета.

— Ну?

— Ошибка разбирательства. Они в тупике, одиннадцать против одного.

— И кто этот один? — спрашивает Говард, но это риторический вопрос. Он знает, что я не владею этой информацией.

Впрочем, мы тут же, неожиданно для самих себя, останавливаемся, смотрим друг на друга и одновременно произносим:

— Присяжный номер двенадцать.

— Десять баксов? — спрашивает Говард.

— Принято, — отвечаю я.

— Я знал, что против нее нужно было устроить официальную забастовку.

— Ты еще не выиграл эту ставку, — напоминаю я. Хотя в глубине души и понимаю, что он прав. Учителя, не способного признать наличие скрытого расизма, чудовищно оскорбил бы мой последний аргумент.

Рут ждет в конференц-зале. Она с надеждой поднимает на меня глаза.

— Они никак не могут вынести вердикт, — говорю я.

— И что теперь?

— Как повезет, — вздыхаю я. — Дело могут разобрать повторно — потом, с новыми присяжными. А может, Одетт попросту откажется от обвинений и отзовет иск.

— Думаете, она может…

— Я давно научилась не притворяться, будто умею думать как обвинитель, — признаюсь я. — Нам просто придется подождать и посмотреть, чем все закончится.

В зал судебных заседаний по одному входят утомленные присяжные.

— Старшина присяжных, — говорит судья, — насколько я понял, жюри не сумело вынести вердикт. Так ли это?

Старшина встает:

— Да, Ваша честь.

— Считаете ли вы, что дополнительное время поможет вам прийти к окончательному решению по делу о тяжбе между государством и госпожой Джефферсон?

— К сожалению, Ваша честь, некоторые из нас не могут сойтись во мнении с остальными.

— Спасибо за вашу службу, — говорит судья Тандер. — Этот состав жюри свободен.

Присяжные выходят. С галереи доносится сдавленный шепот — публика пытается понять, что все это значит. Я мысленно прикидываю вероятность того, что Одетт снова обратится к большому жюри с обвинением в непредумышленном убийстве.

— Есть еще одно, последнее дело, которое следует закончить в этом суде, — продолжает судья Тандер. — Я готов огласить вердикт по обновленному ходатайству защиты об оправдательном приговоре.

Говард глядит на меня поверх головы Рут. Что?

Черт возьми, судья Тандер намерен воспользоваться аварийным люком, на который я ему указала! Я задерживаю дыхание.

— Я изучил закон и весьма тщательно ознакомился со свидетельскими показаниями по данному делу. Нет ни одного твердого доказательства того, что смерть ребенка была обусловлена каким бы то ни было действием или бездействием обвиняемой. — Он поворачивается к Рут. — Мне очень жаль, что вам пришлось пройти через все эти испытания на рабочем месте, мэм. — Он ударяет молоточком. — Я удовлетворяю ходатайство защиты.

В этот миг смирения я понимаю, что не только не умею думать как обвинитель, но удручающе некомпетентна в области мыслительных операций судьи. Я оборачиваюсь, готовая рассмеяться от изумления. Рут морщит лоб.

— Я не понимаю.

Он не заявил об ошибке разбирательства. Он вынес честный оправдательный приговор.

— Рут, — говорю я, широко улыбаясь. — Вы свободны.

Свобода — хрупкий стебелек, пробившийся из земли после небывало долгой зимы. Это звук твоего голоса, когда никто не затыкает тебе рот. Это благословенная возможность сказать «да» — и, что еще важнее, право сказать «нет». В сердце свободы бьется надежда — пульс возможности.

Я — та же женщина, какой была пять минут назад. Я сижу в том же кресле. Мои ладони лежат все на том же исцарапанном столе. По сторонам от меня по-прежнему стоят мои защитники. Флуоресцентная лампа над головой все так же стрекочет, как сверчок. Ничего не изменилось, и все стало по-другому.

Я будто в тумане выхожу из зала суда, и передо мной расцветает букет микрофонов.

Кеннеди говорит, что, хотя ее подзащитная явно довольна приговором суда, мы воздержимся от заявлений вплоть до завтрашней официальной пресс-конференции.