Вирджиния Клео Эндрюс - Лепестки на ветру

Как я ненавидела его в эту минуту!

Гости толклись вокруг, перешептывались и смотрели то на него, то на меня, а он поднял мою мать на руки и понес ее в библиотеку. Она теперь была потяжелее, чем когда-то, но в его руках она выглядела пушинкой. Через плечо Барт оглянулся на меня и сделал мне знак идти за ними, что я и сделала.

Мне очень недоставало Криса, ему все же следовало быть сейчас со мной. Плохо, что всю правду выложить ей в лицо выпало мне одной. Я чувствовала странное одиночество, я как бы ушла в оборону, как будто боялась, что в конечном счете Барт поверит ей, а не мне, что бы я ни сказала, какие бы доказательства ни представила ему. А доказательств у меня было предостаточно. Я могла описать ему цветы на чердаке, игрушечную улитку, червяка, мое послание на грифельной доске, а главное, я могла показать ему деревянный ключ.

Барт вошел в библиотеку и бережно опустил мою мать в кожаное кресло. Он резко скомандовал мне:

– Кэти, закрой, пожалуйста, за собой дверь.

Только сейчас я увидела, что в библиотеке был еще один человек. В кресле-каталке, которым когда-то пользовался мой дед, сидела бабка! Это было то самое кресло: оно делалось на заказ и сильно отличалось от стандартных кресел такого типа. Поверх больничной блузы на ней был серо-голубой халат, а ноги были закрыты пледом. Кресло стояло возле камина, так что ее согревало гудящее пламя очага. Когда она повернулась ко мне, ее лысый череп блеснул. Серые металлические глаза злобно сверкнули.

С ней в комнате была сиделка. Я не успела разглядеть ее лица.

– Миссис Мэллори, – сказал Барт, – пожалуйста, выйдите из комнаты, а миссис Фоксворт пусть пока останется здесь. – Это была не просьба, а приказ.

– Да, сэр, – сказала сиделка, быстро поднялась и поспешно вышла. – Вы просто позвоните мне, сэр, когда миссис Фоксворт захочет лечь в постель, – сказала она уже в дверях и исчезла.

Барт вышагивал по комнате, и было видно, что он на грани взрыва, причем теперь его гнев был направлен не только на меня, но и на его жену.

– Ну ладно, – сказал он, едва сиделка вышла, – давайте покончим с этим – раз и навсегда. Коррина, я всегда подозревал, что у тебя есть какая-то тайна, очень большая тайна. Мне много раз начинало казаться, что ты на самом деле не любишь меня, но мне и в голову никогда не приходило, что ты прячешь на чердаке четверых детей. Почему? Почему ты не пришла ко мне и не рассказала мне правду? – Последние слова он уже прорычал, от его самообладания не осталось и следа. – Как ты могла быть столь бессердечной эгоисткой, что с такой жестокостью посадила под замок четверых своих детей, а затем еще и пыталась отравить их мышьяком?

Моя мать безвольно поникла в своем кожаном кресле и закрыла глаза. Она казалась совершенно безжизненной, когда раздался ее вялый голос:

– Значит, ты собираешься поверить ей, а не мне. Ты ведь знаешь, я никогда не могла бы никого отравить, какие бы блага мне за это ни сулили. И ты знаешь, что у меня нет никаких детей!

Я была ошеломлена тем, что Барт все-таки поверил мне, а не ей; потом я подумала, что он на самом деле не поверил и мне, просто прибегнул к своим адвокатским приемчикам, чтобы выбить ее из колеи, а затем, возможно, докопаться и до правды. Но это не пройдет, во всяком случае с ней. Она слишком много лет тренировалась во лжи, чтобы ее можно было так легко сбить с толку.

Я сделала шаг вперед, чтобы взглянуть на нее в упор. Потом я заговорила как можно более жестко:

– Почему ты ничего не рассказываешь Барту о Кори, мамуля? Давай, расскажи, как вы вдвоем с твоей матерью заявились среди ночи, завернули его в зеленое одеяло и сказали нам, что везете его в больницу. Расскажи ему, как ты вернулась на следующий день и сообщила нам, что Кори умер от пневмонии. Ложь! Все ложь! Крис прошмыгнул вниз и услыхал, как дворецкий, Джон Эймос Джексон, рассказывал горничной, что бабка носит на чердак мышьяк, чтобы извести мышат. Мышата – это были мы, это мы ели пончики, обсыпанные сахарной пудрой! И мы установили, что эти пончики действительно отравлены. Помнишь, у Кори была мышка, которую ты как будто и не замечала? Этому мышонку дали маленький кусочек пончика, и он издох! А теперь можешь сидеть, плакать и отрекаться от меня, и от Криса, и от Кори с Кэрри!

– Я вижу вас впервые в жизни, – сказала она с нажимом, выпрямляясь и глядя мне прямо в глаза, – за исключением того случая, когда я была на балетном спектакле в Нью-Йорке.

Барт прищурился, обдумывая то, что сказала она, а следом – я. Потом он опять посмотрел на жену, и на этот раз его глаза стали еще проницательнее.