Вирджиния Клео Эндрюс - Лепестки на ветру

– О господи! – воскликнул он, а затем тяжко вздохнул. – Это похоже на нее. Так ты говоришь, вы жили так больше трех лет?

– Три года и почти пять месяцев, и если это тебе кажется большим сроком, то можешь себе представить, каково это было для нас, четверых детей: двоих малышей пяти лет от роду, меня – двенадцати и одного четырнадцатилетнего? Тогда пять минут тянулись для нас, как пять часов, дни были как месяцы, а месяцы как годы.

Было видно, как в нем борются сомнение и сознание юриста, которому были ясны все последствия в случае, если моя история окажется правдой.

– Кэти, скажи правду, чистую правду. Значит, у тебя было два брата и сестра и все время, включая также то, что я был здесь, вы жили под замком?

– Вначале мы ей верили, верили каждому ее слову, ведь мы ее любили, доверяли ей: она была нашей единственной надеждой, нашим спасением. И мы хотели, чтобы она унаследовала от своего отца все его деньги. Мы согласились пожить наверху, пока не умрет дедушка; правда, когда наша мама объяснила нам, как мы будем жить в Фоксворт-холле, она забыла уточнить, что мы будем скрыты от посторонних глаз. Сначала мы подумали, что речь идет о паре дней, но время шло и шло. Мы убивали время в играх, мы много молились, много спали. Мы худели, слабели, страдали от недоедания, а однажды не ели две недели подряд, пока вы с ней совершали свадебное путешествие по Европе. Потом вы поехали в Вермонт к твоей сестре, где наша мать купила двухфунтовую коробку леденцов. Но мы к тому времени уже питались пончиками с мышьяком, подмешанным в сахарную пудру.

Он взглянул на меня с ужасной злостью.

– Да, она и правда купила двухфунтовую коробку леденцов в Вермонте. Но, Кэти! Что бы ты сейчас ни говорила, я ни за что не поверю, что моя жена намеренно подсыпала яд своим детям! – Он с негодованием оглядел меня с головы до ног, затем вернулся к моему лицу. – Да, ты и впрямь похожа на нее! Возможно, ты и правда ее дочь, я не исключаю этого. Но говорить, что Коррина собиралась убить своих собственных детей! В это я никогда не поверю!

Я с силой оттолкнула его и затем повернулась ко всему залу.

– Слушайте все! Я действительно дочь Коррины Фоксворт-Уинслоу! И она действительно запирала своих четырех детей в дальней комнате северного крыла. Наша бабка тоже участвовала в заговоре и позволяла нам играть на чердаке. Мы украсили его бумажными цветами, чтобы там было уютнее нашим маленьким близнецам, и все для того, чтобы наша мать получила наследство! Наша мать сказала нам, что мы вынуждены скрываться, иначе дед никогда не впишет ее в свое завещание. Вам известно, как он ненавидел ее за то, что она вышла замуж за его сводного брата. Наша мать уговорила нас приехать сюда и жить наверху, но чтобы мы сидели тихо, как чердачные мышки. И мы поехали, ведь мы доверяли ей, мы верили, что она сдержит слово и выпустит нас на волю в тот же день, как умрет дед. Но она не сделала этого! Она этого не сделала! Она оставила нас там мучиться еще на девять месяцев после того, как деда схоронили!

У меня было еще что сказать. Но моя мать вдруг пронзительно закричала:

– Прекрати! – Она неверным шагом пошла ко мне, вытянув перед собой руки, как слепая. – Ты лжешь! – взвизгнула она. – Я тебя впервые в жизни вижу! Убирайся из моего дома! Убирайся, пока я не позвала полицию и тебя не вышвырнули отсюда! Убирайся немедленно, и чтобы тебя здесь больше не было!

Теперь все взоры были устремлены на нее. Она, такая утонченная и изысканная, совершенно вышла из себя, она вся дрожала, лицо ее посинело, и она, казалось, была готова выцарапать мне глаза. Не думаю, что в тот момент среди присутствующих был кто-нибудь, кто ей поверил, особенно теперь, когда мы были близко и все видели, что я ее копия, и к тому же слишком уж многое было мне известно.

Барт отошел от меня и направился к жене. Он что-то прошептал ей на ухо. Он обнял ее, утешая, и поцеловал в щеку. Она бессильно уцепилась за него бледными дрожащими руками, а глаза ее – небесно-голубые глаза, полные слез отчаяния, молили о помощи. Такие же глаза были у меня, и у Криса, и у наших близнецов.

– Еще раз спасибо, Кэти, за прекрасный спектакль. Давай пройдем в библиотеку, и я расплачусь с тобой. – Он обвел глазами обступивших нас гостей и спокойно сказал: – Мне очень жаль, но моя жена в последние дни неважно себя чувствовала, и, пожалуй, я выбрал неподходящий момент для подобных шуток. Мне следовало бы лучше спланировать такое шоу. Поэтому извините нас, и прошу вас продолжать веселиться. Угощайтесь, пейте, ни в чем себе не отказывайте. И пожалуйста, не торопитесь расходиться, возможно, у мисс Кэтрин Дал есть для вас еще сюрпризы.