Вирджиния Эндрюс - Семена прошлого

– Всего год назад я пребывал в аду, – проговорил Джори, задумчиво озирая дали и мельком взглянув на свою руку, на которой больше не было обручального кольца. – Мое бракоразводное дело закончено, а я не ощущаю ничего, кроме усталости. Я потерял свою жену еще в тот день, когда потерял способность двигаться; но я до сих пор жив, наслаждаюсь жизнью даже в этом инвалидном кресле – и оказалось, что жить можно и в таком положении.

Я обняла его:

– И все это благодаря твоей выдержке, Джори, твоей воле. У тебя есть дети, они с тобой, так что твой брак наградил тебя кое-чем. У тебя есть имя в искусстве, не забывай об этом, и, если бы ты захотел, ты мог бы начать вести балетный класс.

– Я не могу оставить на произвол судьбы своих детей, тем более что у них нет матери. – Он с виноватой улыбкой обернулся ко мне. – Конечно, ты им вполне заменила мать, но я хочу, чтобы вы с отцом имели собственную жизнь, не привязанную к маленьким детям.

Смеясь, я взлохматила его темные кудри:

– Какую такую «собственную жизнь», Джори? Мы с Крисом счастливы рядом с нашими детьми и внуками.

Яркие дни листопада становились все холоднее, принося с собой горький запах горелой листвы. Я вставала рано и шла в сад, забирая с собой Джори и близнецов. Они уже пытались стоять, держась за мебель. Дейрдре даже делала неуверенные шаги, смешно расставив ножки и выпятив попку, толстую от подгузников и непромокаемых штанишек. Даррен же вполне удовлетворялся ползанием, в котором он настолько усовершенствовался, что быстро достигал желаемого. Однажды я даже поймала его на высокой парадной лестнице.

В тот прекрасный октябрьский день Джори держал Дейрдре на коленях, и она счастливо подпрыгивала в такт подрагиванию коляски отца. Я шла рядом и держала на руках более сдержанного Даррена. Барт приказал сделать две колеи для свободного проезда коляски, убрать с дороги все корни, что могли повредить ее ходу. Теперь, когда Барт наслаждался своим статусом хозяина Фоксворт-холла, он стал значительно более внимателен и уважителен к Джори.

– Мама, Тони с Бартом – любовники? – внезапно спросил Джори.

– Да, – неохотно признала я.

Тогда Джори произнес нечто несказанно удивившее меня:

– Как странно, что мы, родившиеся в одной семье, волей-неволей связаны всю жизнь, хотя, если бы не кровная связь, не захотели бы встретиться с этим же человеком дважды. Правда?

– Джори, ты ведь не хочешь этим сказать, что очень сильно не любишь Барта?

– А я говорю не о Барте, мама. Он себя ведет в последнее время очень достойно, кстати. Я об этом старике, которого ты именуешь дядей. Я не в силах хорошо к нему относиться. И чем больше я вижу его, тем большее отвращение испытываю. Когда я впервые увидел его, я его пожалел. А теперь я смотрю в его голубые водянистые глаза и вижу в них спрятанную злобу. Он чем-то напоминает мне Джона Эймоса Джексона. Мне кажется, он играет нашими судьбами, мама. Совсем не для того, чтобы иметь что поесть и крышу над головой, нет, у него что-то другое на уме. Сегодня я услышал их разговор. Из того, что я мог расслышать, я понял, что Джоэл требует, чтобы Барт раскрыл Тони свои прошлые психологические проблемы. Особенно Джоэл настаивал на том, чтобы Барт подчеркнул: если он попадет в психиатрическую лечебницу, то лишится всех своих денег. Мама, послушай, нельзя допустить, чтобы он говорил ей это! Если Тони и в самом деле любит его, она примет все его проблемы. Я вижу, что сейчас он вполне нормален и к тому же очень изобретателен в приумножении своего состояния.

Я опустила голову:

– Да, Джори. Барт рассказал мне о своем плане «проверить» Тони, но сам, по-видимому, откладывает свою проверку, как будто он уверен, что она охотится за его деньгами.

Джори кивнул и вовремя успел ухватить Дейрдре, которая сползла с его колен, желая исследовать местность. Увидев это, Даррен захотел последовать примеру сестры.

– Не намекал ли Джоэл когда-либо, что он собирается оспорить волю сестры и отсудить деньги, которые должен унаследовать Барт в день своего тридцатипятилетия?

Джори коротко рассмеялся:

– Мама, этот старикашка никогда не говорит чего-либо, не предназначенного для нежелательных ушей. Он не любит меня и избегает, насколько это возможно. Он не может простить мне того, что когда-то я был танцором и носил предосудительные костюмы. Он не любит и тебя, и я часто слышу, как он бормочет про себя: «Совсем как мать, только хуже, гораздо хуже». Он наблюдает за тобой. Мне не хотелось бы пугать тебя, но он опасен, мама, он злобен. На отца он тоже смотрит с ненавистью. Бродит по дому ночью. С тех пор как я лишился ног, мой слух стал очень изощренным. Я часто слышу, как скрипят доски пола под чьими-то крадущимися шагами в коридоре, а иногда и моя дверь слегка приотворяется. Это Джоэл. Я уверен в этом.