Вирджиния Эндрюс - Розы на руинах

Однажды я этого не выдержал и вышел на улицу. Я сел на скамью и достал книгу, чтобы почитать и успокоиться. Барт достал меня. Если ему так необходимо актерствовать, то почему он выбрал именно эту роль – хромого старого придурка с больным сердцем?

Барт вышел следом за мной.

– Джори, тебе все равно, если я умру?

– Абсолютно.

– Ты никогда не любил меня!

– Ты мне нравился больше, когда разговаривал, как мальчишка своего возраста.

– А ты поверишь, если я скажу, что Малькольм Нил Фоксворт – это отец той старой дамы по соседству и что она моя бабушка, моя родная бабушка?

– Это она тебе сказала?

– Нет. Это мне сказал Джон Эймос. Он рассказал и кое-что еще. Джон Эймос много мне рассказывает. Он рассказал, что папа и дядя Пол вовсе не родные братья, это мама все выдумала, чтобы скрыть свой грех. Он говорит, что мой настоящий отец – Бартоломью Уинслоу и он сгорел в огне. Наша мама соблазнила его.

Соблазнила? Я внимательно посмотрел на него.

– А ты знаешь, что значит это слово?

– Не-а. Но это плохо, по-настоящему плохо!

– Ты любишь нашу маму?

Он забеспокоился. Глаза его еще больше потемнели. Он сел на землю. Не знает, что ответить. По-моему, на этот вопрос, если любишь, надо отвечать не задумываясь.

– Барт, сделай одолжение мне и облегчи жизнь себе. Пойди прямо сейчас и расскажи маме с папой обо всем, что тебя беспокоит. Они все поймут. Я знаю, ты думаешь, что мама любит меня больше, чем тебя, но это не так. У нее в сердце хватит места для десяти детей.

– Десяти?! – вдруг закричал он. – Ты намекаешь, что мама возьмет еще детей?

Он вскочил и неловко побежал, подпрыгивая, как старый хромой человек, будто взятая на себя роль и в самом деле лишила его всей природной ловкости. Слишком долгое пребывание в больнице пошло ему явно не на пользу.

Может быть, и нехорошо подслушивать, но я услышал, что говорил Барт маме, когда они остались одни. Она сидела на задней веранде. Синди дремала у мамы на коленях, пока та читала книгу. Когда Барт подбежал, она быстро отложила книгу и пересадила Синди в другое кресло. Она смотрела на него, я бы сказал, умоляюще.

А Барт выпалил:

– Как твое имя?

– Ты же знаешь.

– Оно начинается с «К»?

– Да, конечно. – Она немного забеспокоилась.

– А я… я знаю, что, когда ты уходишь, кто-то маленький плачет и кричит от страха. Кто-то такой же маленький, как я… его закрывает в шкафу злой отец, который его ненавидит. Однажды даже папа закрыл его в наказание на чердаке. На большом, темном, страшном чердаке, где всюду мыши, страшные тени и пауки.

Мама застыла от страха:

– Кто тебе все это сказал?

– У его мачехи темно-рыжие волосы… но потом он узнал, что никакая она не мачеха, а просто любовница.

Даже со своего отдаленного места я слышал, как участилось мамино дыхание, словно этот маленький мальчик, которого она посадила к себе на колени, вдруг стал представлять опасность.

– Милый, кто тебе сказал это слово? Ты ведь не знаешь, что значит «любовница»?

Барт неподвижно смотрел в пространство, будто видел там кого-то.

– Однажды жила прекрасная дама с темно-рыжими волосами… Она жила с отцом мальчика, но не была за ним замужем… А отцу было все равно, жив ли мальчик или уже нет…

Мама выдавила из себя улыбку:

– Барт, я вижу, что ты настоящий поэт. В твоих речах есть ритм, а со временем появятся и рифмы…

Барт скривился, метнув на нее свой темный взгляд:

– Презираю поэтов, музыкантов, артистов, танцоров!

Она поежилась. Я тоже.

– Барт, мне надо тебя спросить, и ответь мне искренне. Что бы ты ни ответил, тебя не станут наказывать. Ты сделал что-нибудь с Клевером?

– Клевер ушел. И не станет жить в моем новом собачьем домике.

Она сбросила Барта с колен и стремительно ушла. Потом вспомнила о Синди и побежала забрать ее. Я подумал, что она все сделала неправильно, – и к этой мысли меня привело выражение глаз Барта.

Как случалось всегда, так и на этот раз: после своей злобной «атаки» Барт устал, захотел спать и улегся без обеда. Мама как ни в чем не бывало улыбалась, смеялась и наряжалась, чтобы поехать на торжественный обед в честь назначения папы главным врачом больницы.

Я провожал их, стоя у окна, и видел, как папа гордо повел маму к машине. Когда они приехали домой, было что-то после двух ночи. Я как раз засыпал, но услышал их разговор в гостиной.

– Крис, я совсем не понимаю Барта, как он живет, почему он так разговаривает, почему так смотрит на меня… я боюсь собственного сына, и меня это огорчает.