Вирджиния Эндрюс - Розы на руинах

– Отчего же ты так кричишь, если это не ты? Невиновный не станет оправдываться! Это ты убил его! Я вижу по твоим глазам!

На меня накатила ярость.

– Ты ненавидишь меня! Я знаю!

Я бросился на него и попытался ударить, но не смог. Я отступил, пригнул голову и побежал на него, целясь ему прямо в живот. Он не успел разгадать маневр и упал, скрючившись и вскрикнув от боли. Я думал, он убьет меня, и поэтому ударил еще раз. Но я промахнулся. Я никогда не бываю метким. Сила удара оказалась больше, чем я думал.

– Это нечестно – бить ниже пояса, – простонал он, такой бледный, что я испугался. – Это грязная игра, Барт.

Тем временем Синди вылезла-таки из бассейна и побежала голая в дом, визжа на пределе возможного.

– Проклятая порочная девчонка! – закричал я вслед. – Это все из-за нее! Это она виновата!

Из боковой двери выбежала Эмма в развевающемся переднике, с белыми от муки руками, а за ней – мама в голубом бикини.

– Барт, что ты натворил? – закричала мама.

Она подхватила Синди, потом полотенце, которое уронила Эмма.

– Мама… – всхлипывала Синди. – Там была большая змея… змея!

Представьте себе. Она сразу поняла, что я изображал. Не такая уж тупая, оказывается.

Мама завернула Синди в полотенце и спустила с рук. В то время я как раз приготовился еще раз ударить Джори, но мама увидела.

– Барт! Если ты ударишь Джори, то пожалеешь об этом!

Эмма смотрела на меня с ненавистью. Я глядел то на одного, то на другую. Все, все ненавидят меня, все желают моей смерти.

Морщась от боли, Джори попытался подняться. Теперь он выглядел вовсе не красиво и не изящно. Такой же неуклюжий, как я. Он закричал:

– Ты дурак, Барт! Полный идиот!

Я схватил камень, лежащий у меня под ногами.

– Барт! Не смей! – закричала мама.

– Скверный мальчишка! Только попробуй брось! – взвизгнула Эмма.

Я взвился и бросился на Эмму с кулаками.

– Прекрати называть меня скверным! – орал я. – Я не скверный! Я хороший, хороший!

Мама подбежала, схватила меня в охапку и повалила.

– Никогда не смей бросаться камнями или бить женщину, слышишь! – кричала она, прижимая меня к земле.

В мозгу у меня стояла красная злоба: мама сейчас была для меня олицетворением всех женщин, заманивающих, соблазняющих, обольщающих. Особенно ее полуобнаженное тело со всеми его изгибами вызывало во мне ярость. Малькольм хорошо знал эту ярость, он писал о том, как бы он хотел сделать женские груди плоскими, смять их. Я вообразил себя Малькольмом, и глаза мои стали такими, что мама задрожала.

– Барт, что с тобой такое? Ты не соображаешь, что делаешь, что говоришь. Ты стал непохож на себя.

Я обнажил зубы, будто пытаясь укусить ее, – и в самом деле попробовал укусить. Она несколько раз ударила меня по лицу, пока я не начал плакать.

– Ступай на чердак и оставайся там, Барт Шеффилд, пока я не решу, как с тобой поступить!

Я боялся чердака. Усевшись там на одну из маленьких кроватей, я стал ждать ее. Никогда еще она не била меня. До этих пощечин она всего несколько раз шлепала меня – и это за всю жизнь. А теперь она поступает так, как поступали с маленьким Малькольмом. Теперь я был на самом деле как Малькольм.

Дверь скрипнула, и я услышал, как она взбирается по узким шатким ступеням. Рот ее был сжат в угрюмую складку, и она будто заставляла себя глядеть мне в глаза. Никогда не думал, что она бывает такой злой.

– Снимай штаны, Барт.

– Нет!

– Делай, как я говорю, или твое наказание будет гораздо хуже!

– Нет. Ты не смеешь бить меня! Попробуй только тронь, и я дождусь, когда ты будешь в балетной школе, вот тогда посмотришь, что я сделаю с Синди! Эмма не сможет мне помешать. Я убегу, пока она будет соображать, что делать. А полиция не заберет меня, потому что я несовершеннолетний!

– Ну, Барт, это уж слишком.

– Но это еще не все, что я сделаю, если ты тронешь меня!

Она растерялась. Не смеет прикоснуться ко мне. Подняла тонкие бледные руки к горлу и прошептала:

– О боже… Надо было мне знать, что ребенок, зачатый таким образом, обернется против меня… Барт, мне очень жаль, что твой сын такой монстр…

Монстр? Это я – монстр?

Нет, это она – монстр! Она делала со мной то же самое, что мать Малькольма сделала с ним. Запирает на чердаке… Я ненавидел ее теперь так же сильно, как раньше – любил.

Я закричал:

– Ненавижу тебя, мама! Хочу, чтобы ты умерла!

Тогда она отвернулась со слезами на глазах и убежала.

Но все-таки остановилась, чтобы запереть меня в этом темном, затхлом месте, которое я ненавидел и боялся. Ну что ж, стану сильным, как Малькольм, и таким же безжалостным. Она за это заплатит. Я заставлю ее заплатить. Я ведь просто хотел, чтобы она снова была хорошей и чтобы любила меня чуть больше, чем Синди и Джори. Я заплакал. Но все еще будет по-моему.