Джин Пендзивол - Дочери смотрителя маяка

— Вы надеялись узнать об этом из дневников вашего отца.

Я полагаю, что надеялась. Я знаю, что был ребенок, дитя с моим именем и датой моего рождения, умерший и похороненный. Это не я, хотя иногда я чувствую себя призраком, летящим по жизни рядом с Эмили. Мы были одним целым. Элизабет и Эмили. Эмили и Элизабет. Существование этого деревянного креста и каменного холмика не могло ничего изменить. И только теперь эта могила снова начала меня преследовать, когда я не чувствую под боком тепла сестры, когда я учусь быть просто Элизабет.

— Теперь это мало что значит, — говорю я.

— Действительно? — спрашивает девушка. Снова тоска в ее голосе. Она пытается казаться безразличной, но голос ее выдает. — Вы не думали, что, зная свое прошлое, вы могли бы по-другому взглянуть на свое настоящее? И на будущее тоже?

Она говорит уже не обо мне.

— Твоему дедушке было очень тяжело оставаться в стороне от нас.

Я вышла в снегоступах в ясный день в начале марта, чтобы проверить ловушки. Надо было пополнить запас мяса, и я расставила по острову веревочные силки вдоль троп, где часто ходят олени карибу. Солнце уже начинало пригревать, но воздух еще был ужасно холодным, поэтому я часто останавливалась, двигая руками, чтобы согреть пальцы. Соседние острова Троубридж и Пие, и, конечно, Спящий Великан казались фиолетовыми курганами на горизонте, за пестрым, сине-белым пространством озера.

Сначала я подумала, что это лось. Черный силуэт двигался между Порфири и островками возле Сильвер Айлет. Но что-то было не так. Лось шел бы по оленьей тропе и воспользовался бы образовавшимися зимой мостами между островами, чтобы, перейдя по ним, попасть на новые места кормежки. И эта черная фигура шла не их прыгающим длинным шагом. Я вернулась на маяк и указала матери на приближающуюся фигуру. Она что-то буркнула и поставила чайник на плиту. Я поднялась на башню и наблюдала за фигурой с этой выгодной позиции. Через какое-то время я смогла разглядеть человека в снегоступах, который тащил за собой сани. К тому времени, как огненно-оранжевый шар солнца исчез в заливе Тандер-Бей, твой дед уже снимал свои снегоступы на Порфири.

Мать растопила печь в доме помощника смотрителя. Проводя остаток дня на маяке, я не заметила дыма, тянущегося из его дымохода. Но в гостиной было тепло, а на печи булькал котелок с бобовым супом. Она знала.

Дэвид привез с собой примирительный подарок для меня — книги. Я уже столько раз успела перечитать стоявшие у нас на полках, что могла пересказывать отрывки наизусть. Мне было тяжело не показать, как я ему благодарна. Но я справилась. Я приняла их и небрежно положила на полочку возле папиного стола, скрыв свое волнение за вежливым «спасибо». Я не собиралась доставлять ему удовольствие, позволяя знать, что в течение нескольких последующих ночей я буду жечь драгоценный керосин в лампе, жадно впитывая каждое милое, волшебное слово.

У него был подарок и для Эмили — небольшие прямоугольнички акварельной краски, набор кисточек из конского волоса и бумага. Он терпеливо показывал ей, как смешивать сухие пигменты для создания новых оттенков, к которым он потом добавлял воду и наносил полученную краску на бумагу. А потом он отступил от стола и стал наблюдать за волшебством, когда Эмили сама взяла кисть и бумага под ее рукой начала оживать, а цвета — петь и танцевать. Это были ее первые настоящие картины.

За это я была ему благодарна. Я сказала ему об этом, когда он, покинув нашу теплую гостиную, собирался отправиться сквозь темноту к своему дому, где печь потрескивала, разгоняя холод ночи. Он остановился и посмотрел на небо, ожившее от зеленого полярного сияния, и снова сказал мне:

— У нее действительно талант.

— Я знаю.

После этого я вернулась в дом и закрыла дверь, оставив его стоять в чернильной ночи.

Тогда вечера были слишком холодные для игры на скрипке. Думаю, в своем продуваемом ветрами каркасном доме он вряд ли мог заниматься чем-то, кроме того, чтобы сидеть под кучей одеял перед печкой, прижав ноги к решетке, за которой пылал огонь, тепло которого распространялось только на небольшое расстояние. Но он начал играть в те вечера, которые проводил у нас, и с течением времени это случалось все чаще. Он играл для Эмили. И когда он начинал притопывать ногой, пока его смычок танцевал по струнам, Эмили хлопала в такт мелодии. Я не могла сдержать улыбки. А Дэвид не мог этого не заметить.