Джин Пендзивол - Дочери смотрителя маяка

Медведь опустился на все четыре лапы, мотая головой, кряхтя и пыхтя. Эмили посмотрела на меня. В ее глазах не было страха, но я почувствовала страх медведя. Он попал в ловушку, а загнанные в угол медведи непредсказуемы. Я медленно отступила в сторону; одной рукой я сжимала фартук, полный яиц, а другой махала над головой, пытаясь привлечь его внимание к себе. Он снова поднялся на задние лапы, а потом бросился к Эмили. Внезапно он резко остановился, обошел ее и оказался прямо перед ней.

У меня над ухом прозвучал выстрел, пуля, лязгнув о металлическое ведро, висевшее рядом с курятником, с грохотом сбила его на землю. Эхо выстрела — короткий треск — растворилось в озере, а медведь умчался в кусты.

Я повернулась к Дэвиду.

— Какого черта! — закричала я. — Ты что, даже из чертового ружья стрелять не умеешь?

Его цель была на расстоянии двух футов от того места, где я стояла. Он стрелял в инструменты, висевшие на сарае, вместо того чтобы всадить пулю медведю в голову.

Дэвид посмотрел на меня. Его взгляд, обычно мягкий и слегка смешливый, теперь был встревоженным. Держа в руках ружье, он развернулся и молча прошел мимо меня, направляясь в сторону леса.

Ко мне подошла Эмили. Меня трясло, смесь злости и облегчения вибрировала в моем теле. Она посмотрела на меня с молчаливым укором, по ее взгляду было понятно, что она на его стороне.

— Не смотри на меня так, Эмили! — сказала я. — Ты могла пострадать или даже погибнуть. — Я не верила, что ее мистическая связь с дикими животными настолько сильна, что сестра могла бы успокоить запаниковавшего черного медведя, пусть даже молодого.

Эмили склонилась к земле. Она опустила свою нежную руку в след на мягкой земле, широко растопырив пальцы, но ее кисть все равно не могла его заполнить. Это не мог быть след годовалого медвежонка. Оставившая его медведица, должно быть, стояла всего в шести футах от меня. Она наверняка была вдвое больше своего детеныша.

Перед Дэвидом стоял невозможный выбор — Эмили или я. Вместо этого он, точно прицелившись, заставил убежать обоих медведей, которые испугались грохота выстрела и шумного падения металлического ведра на землю.

Он вернулся через несколько часов и молча отправился прямо в свой дом. В ту ночь не было музыки и танцев под луной. И каждый раз, когда я вставала, чтобы сменить его на маяке, он был там, сидел на крыльце дома помощника смотрителя, держа ружье на коленях.

В такие ночи, как та, когда смерть околачивалась рядом, пребывая во всех своих таинственных формах, я думала о младенце, всего восемнадцати месяцев отроду, который лежал под могильным холмиком из камней на острове Хардскрэббл. Я редко думала об этой девочке, но в ту ночь она занимала мои мысли.

— Он убил их? — спрашивает Морган.

— Нет, мистер Ниеми рассказывал нам, что видел, как они переплывали залив Уолкер несколько дней спустя. Только тогда твой дедушка немного успокоился. Он постоянно заботился о нашей безопасности, что одновременно волновало и раздражало меня, часто проверял, все ли с нами в порядке, наблюдал, как мы с Эмили возвращаемся на «Душистом горошке», когда мы брали лодку, чтобы сплавать к другим островам порыбачить, насобирать ягод или расставить охотничьи ловушки. Я удивилась, когда в начале декабря он сел на «Красную лисицу», идущую в Порт-Артур.

— Вы не поехали? Вы все равно остались зимовать на острове?

— Нам некуда было ехать. А если бы и было куда, не знаю, согласилась бы мама покинуть остров. И мы справлялись, хотя стало намного тише без папиных вечерних чтений газет вслух, без его глубокого голоса, когда он подпевал радио, и без раскатов его сердечного смеха. После него в моей жизни осталась пустота, большая, чем само озеро. На Рождество я срубила елку и украсила ее бантами из пряжи и гирляндами из попкорна. Мы испекли сладкий хлеб с медом и слушали концерты, которые передавали по радио. Когда в конце февраля озеро как следует замерзло, мы ходили в снегоступах в Сильвер Айлет, чтобы забрать припасы, которые нам передали Ричардсоны. Тогда я снова увидела Арни. Мы редко виделись после происшествия на кладбище. Он учился на юриста в университете в Кингстоне. Мы зашли к нему в гости на чашку какао, но чувствовали себя неловко, у нас теперь не получалось общаться непринужденно, как в детстве.

— И вы так и не узнали, кто похоронен на Хардскрэббл?

— Нет. Папы не стало, Чарли был на войне. А от матери я ничего не могла добиться. Однажды зимней непогожей ночью, когда ветер завывал, как стая волков, и мы, удобно устроившись, занимались шитьем, я собралась с духом и спросила ее об этом. Она сказала на это: «Некоторым могилам лучше оставаться неизвестными».