Джин Пендзивол - Дочери смотрителя маяка

Оставив Эмили под деревьями, я продвигалась вперед, беря по одному яйцу из каждого гнезда, как меня учила мама. Она говорила, что иначе они перестанут их откладывать, так же, как и куры. Я осторожно складывала их в корзину, не обращая внимания на мелькающие перед самым лицом белые крылья и суматоху в небе надо мной, пока корзина не наполнилась. Я знала, что Эмили не наполнит свою.

— Иди в лодку! — сказала я ей и подняла корзину, лежащую возле нее на земле. — Встретимся там.

За пару минут я наполнила вторую корзину. Взяв обе, я стала осторожно спускаться к берегу.

В «Душистом горошке» Эмили не было. Лодка все еще была крепко привязана к стволу дерева, так что я поставила корзины на дно и стала ждать. Вдоль дальней части берега острова Эдуарда начали собираться клубы тумана. Он еще не превратился в белую плотную, непроницаемую стену, что было типично для озера, но я поняла, что надо как можно быстрее плыть к дому. Нужно было найти Эмили.

Я пошла вдоль берега, полагая, что она решила отойти подальше от кричащих птиц. Местами растительность спускалась до самой воды, и мне приходилось идти в обход, царапая ноги и руки о колючие ветви шиповника и малины. Обогнув северную часть острова, я увидела, что пологий берег перешел в возвышенность, на которой росло мало деревьев. Я никогда до этого не была здесь. Клочья тумана поднялись над холмом, огибая остров и спускаясь в долины и вдоль берега. Я посмотрела на наш остров. Отсюда было видно, как Порфири то скрывается в тумане, то выныривает в просветах, хотя башня маяка была хорошо видна — она возвышалась над пластами тумана, напоминающими облако. Я осмотрелась в поисках Эмили.

Вместо нее я увидела крест — простой деревянный крест, посеревший от времени. Я не сомневалась, что наткнулась на могилу. Будучи особой романтической, я была заинтригована. Чье тело лежало под холмиком, сложенным из покрытых лишайником камней? Кого так заботливо уложили здесь для вечного сна с великолепным видом на озеро Верхнее, настроение которого то и дело менялось? Туман протягивал из-за деревьев свои влажные щупальца и снова прятал их. Меня заворожила эта картина, и почему-то тянуло к кресту.

На дощечке были высечены имя и даты, но ветер, дождь, солнце и снег сделали свое дело, и мне пришлось наклониться, чтобы разобрать надпись. Я пробежала по ней пальцами. Она была короткой: «Элизабет Ливингстон, 16 мая 1925 года — 29 ноября 1926 года».

Странное чувство испытываешь, стоя у собственной могилы. Когда я вспоминаю об этом сейчас, тот момент кажется мне Диккенсовским — это когда бедный Скрудж в компании призрака смотрел в свое будущее. Я опустилась на колени возле маленького могильного холмика, под которым покоилось тело младенца, родившегося в один день со мной и Эмили и носившего мое имя. Чайки кричали. Озеро что-то шептало. Я почувствовала себя до боли одинокой.

И снова туман похлопал меня по плечу. Я не могла больше задерживаться там.

Я пообещала себе вернуться сюда, чтобы задать вопросы и требовать ответов, но события, разворачивающиеся в то время, пока я стояла на коленях перед затерянной могилой, затмили тайну моей смерти. Мне пришлось существовать в виде призрака.

Вернувшись к лодке, я увидела на берегу Эмили, которая сидела на камне, словно все время ждала меня там. Мы столкнули «Душистый горошек» на воду и поплыли вдоль берега, стараясь не упускать землю из вида, чтобы не потеряться в тумане. Мы пересекли залив Уолкер и поплыли на юг, на свет маяка. Папа включил туманный горн, и его звук отражался зловещим эхом от невидимых скал острова Хардскрэббл. Нам было слышно ссорящихся между собой чаек, которые, невидимые, пролетали над нами. Мы с Эмили продолжали грести, тишина казалась удушающей, пока ее не прерывал звук горна.

Войдя в дом, мы увидели маму, сидящую в папином кресле. У нее в руках было письмо от Майлис. Она писала, что Виннипегских гренадеров разместили в Гонконге, и в то же утро, когда была совершена атака на Перл-Харбор, Японская империя напала на британскую колонию. Ожесточенная борьба продолжалась несколько недель, прежде чем войска Содружества сдались. Питер пропал без вести, было известно, что его ранили. Он считался погибшим, но, возможно, его взяли в плен.

Мать не двигалась весь день. Она не вставала, чтобы приготовить обед, подмести пол, подкинуть дров в печь. Я вспоминала, как она смотрела на Питера в день его свадьбы, поправляя ему галстук, разглаживала рукой форму. Она им так гордилась! Интересно, понимала ли она тогда, что прощается с ним?